— Потом, зашив артерию, я собрался было штопать вену, но ранка уже затянулась.
— Затянулась, — повторил за ним священник, удовлетворенно и глубоко вздохнув: он так и предполагал.
— Затянулась, — в свою очередь повторил хирург и наконец посмотрел отцу Стефану в глаза. По его взгляду священник понял, что доктор Зоннефорд признал факт чуда. — Поврежденная вена затянулась сама по себе, святой отец. И это видели мои ассистенты и все сестры. Я снял зажимы, и кровь снова потекла по вене, и ни капли не просочилось сквозь стенки. А позже, когда я извлек пули, мышечные ткани срослись на моих глазах.
— Может быть, вам показалось?
— В том-то и дело, что нет, — упрямо стоял на своем Зоннефорд. — Мышцы действительно срослись у меня на глазах. Невероятно, но я все это наблюдал. Я не могу доказать, святой отец, но я точно знаю, что пули разворотили Толку грудь и раздробили ребра. От такого удара осколки кости не могли не порвать все внутри. Раны были ужасные, смертельные, они не могли быть иными. Но, пока его везли в больницу, они зажили сами по себе. А раздробленные кости срослись. Это, возможно, покажется вам весьма странным, но я мог бы и не зашивать артерию, она тоже затянулась бы самостоятельно, как и вена, я в этом не сомневаюсь.
— А что думают сестры и ассистенты?
— Самое забавное, что мы почти и не говорим об этом. Может быть, мы просто перестали верить в чудеса в наш рациональный век.
— Если это так, то это очень печально, — покачал головой отец Вайцежик.
С затаенным страхом в серых водянистых глазах Зоннефорд спросил:
— Святой отец, если Бог есть, а я не уверен в этом, но если все-таки Он существует, почему Он спас именно этого полицейского?
— Уинтон хороший человек, — ответил отец Вайцежик.
— Ну и что из того? Я видел, как умирали сотни хороших людей. Почему Он спас именно этого человека, а не кого-то другого? Почему Он не спасает других хороших людей?
Отец Вайцежик передвинулся вместе с креслом поближе к хирургу.
— Вы были откровенны со мной, доктор, и я отплачу вам той же монетой. За всем случившимся я чувствую конкретную силу. Она здесь, среди нас: это Дух Святой, вселившийся в Брендана... человека... священника, который первым пришел на помощь Толку в кафетерии.
— Но вы вряд ли пришли бы к такому заключению, не имея...
— Доказательства имеются. Брендан связан с еще одним чудом, — сказал отец Стефан. Не называя имени девочки, он поведал хирургу о ее чудесном выздоровлении.
Лицо Беннета Зоннефорда, однако, еще более помрачнело, когда он выслушал эту историю, что несколько огорчило отца Вайцежика, и он сказал:
— Доктор, может быть, я чего-то не понимаю, но мне кажется, у вас есть все основания радоваться. Вам выпала редкая удача, вы стали свидетелем настоящего чуда, творимого рукой Господа. — Он протянул доктору Зоннефорду руку, и тот охотно пожал ее. — Так скажите мне, Беннет, отчего вы приуныли?
Зоннефорд прокашлялся и сказал:
— Я родился и воспитывался как лютеранин, но вот уже двадцать пять лет я атеист. Но отныне...
— Я понимаю, — произнес отец Стефан. И, чрезвычайно довольный, он приступил к борьбе за душу Беннета Зоннефорда в его причудливо декорированном кабинете, даже не подозревая, что еще до конца этого дня от его эйфории не останется и следа и что он испытает горькое разочарование.
Зеб Ломак никогда не думал, что закончит жизнь самоубийством, да еще и на Рождество, но к этой ночи его мучения стали настолько невыносимыми, что он мечтал лишь об одном: скорее положить им конец. Он зарядил дробовик, положил его на грязный кухонный стол и поклялся, что нажмет на курок, если не сможет до полуночи отделаться от этой проклятой ерунды с Луной.
Его эксцентричное увлечение Луной началось позапрошлым летом, хотя сперва оно и казалось довольно невинным. В конце августа того года он вышел с банкой пива на задний двор своего маленького уютного домика и залюбовался вечерним небом. В середине сентября того же года он купил мощный телескоп и пару книг по астрономии.
Неожиданный интерес к звездам озадачил Зебедию: за все пятьдесят прожитых лет его ничто, кроме карт, особо не увлекало. Он искал удачи в Рино, Лейк-Тахо, Лас-Вегасе, маленьких городах вроде Элко или Булхед-Сити, играя в покер с туристами и местными заядлыми картежниками. Карты он не просто любил, он обожал их — сильнее, чем женщин, выпивку и еду. Деньги не имели для него большого значения, Зеб получал удовольствие от самой игры.
До тех пор, пока не купил телескоп и не спятил окончательно.