– Вряд ли нам есть о чем беспокоиться, – сказала я. – Ивонна проверила документы и убедилась, что дом и земля заброшены с 1950-х годов, когда умерли родители Джонатана. Участок унаследовал один из его братьев с севера Джорджии, но с тех пор здесь никто не жил.
– Значит, мы вторглись в частную собственность, – заключила мать.
– Да. Но это будет наименьшее из обвинений, если нас поймают. – Я притормозила. – Если хочешь повернуть назад, говори сейчас.
Мать, а следом за ней и я, обернулась и посмотрела в заднее окно машины, где по-прежнему висели клубы рыжей пыли, а затем по обе стороны узкой дороги, от которой в лес тянулись канавы. Она посмотрела на меня:
– Боюсь, возвращаться уже поздно. Как ты считаешь?
Я кивнула, зная, что она права, и во многих отношениях. И нажала на педаль газа. Машина устремилась вперед. Меня же охватила странная радость, оттого что пути назад нет.
Викторианская ферма посреди поляны, когда мы наконец подъехали к ней, похоже, вела свое последнее сражение с наступающим лесом. Она оказалась именно такой, какой я ее себе представляла, – с остроконечной крышей, просторным крыльцом и прямыми линиями опор, прямиком со страниц книги по американской истории. Такой стиль, вероятно, существовал в самых разных частях страны, вызывая в голове образы многодетных семей и кур на переднем дворе, а не убийств и пустых могил. Единственная разница между моей мысленной картинкой и тем, что предстало моему взору, заключалась в том, что дом казался еще более заброшенным и одиноким, чем я себе его представляла.
В окнах не было стекол, и в зияющие отверстия были видны рухнувшие потолки и обвалившиеся стены. Сквозь крышу пробивалось наружу массивное дерево, сорванная черепица наполовину вросла в землю там, где упала, как будто в подтверждение силы бури, сбросившей ее вниз.
Я остановила машину и выключила зажигание.
– Предполагаю, что семейное кладбище за домом.
– Так сказала и Ивонна. – Моя мать повернулась ко мне: – Ты ведь не любишь кладбища.
Это был не вопрос.
– На них ничего хорошего не происходит.
Мать взяла мою руку и сжала:
– Помни, вместе мы сильнее. Не забывай об этом.
Пожав в ответ ее руку, я вышла из машины. Мы стояли посреди оглушительной тишины, наполненной лишь фоновым гулом тысяч невидимых насекомых. Я ощущала запах близлежащего болота и вездесущей чавкающей грязи, который приятно щекотал мне нос. Говорят, именно так можно узнать истинного уроженца Южной Каролины – если человек не морщит нос от ни с чем не сравнимого запаха лесной гнильцы.
– Ты что-нибудь чувствуешь? – спросила мать. Мы стояли, глядя на заброшенный дом, на который неумолимо, проглатывая его целиком, наступал двор с его сорняками, росшими уже сквозь доски веранды.
– Нет. Во всяком случае, пока. Может, им нет причин здесь быть.
Мать пристально посмотрела на меня:
– Или же мы еще не дали им причину.
Я тяжело сглотнула, пытаясь сосредоточиться на предстоящей задаче. Открыв багажник, я передала матери лопату, затем достала кирку и вторую лопату, для меня. Мы уже завернули за дом, когда я отчетливо услышала звук хлопнувшей двери машины.
Я вздрогнула и остановилась.
– О нет, здесь кто-то есть! – Я быстро прикинула, сколько времени нам нужно, чтобы добежать до машины, а потом выехать по длинной гравийной дороге. Но затем я посмотрела на мать, но не заметила на ее лице ни тревоги, ни даже удивления. Скорее она как будто извинялась.
На смену страху тотчас пришел гнев.
– Ты кого-то ждешь? – спросила я, медленно шагнув вперед. Мои подозрения усилились, а потом и подтвердились, так как я услышала голос Нолы.
– Они здесь, – объявила она, когда мы с матерью завернули за угол дома.
Джек и Нола стояли возле его пикапа, в руках у обоих было по лопате. Чтобы провести средневековую охоту на ведьм, нам нужна была только пара вил.
– Что ты здесь делаешь? – спросили в унисон мы с Джеком и посмотрели на Нолу и мою мать. Обе внезапно виновато потупили глаза.
– Мама! О чем вы думали?
Мать с невозмутимым видом подошла к нам.
– Я подумала, что нам пригодится помощь Джека. Нола со мной согласилась.
Нола встала между Джеком и мной:
– И было бы хорошо, если бы вы двое помирились. Я совсем как тот чувак в «Холостяке», который пытается выбрать между вами двумя. Это неправильно.
Джек в замешательстве уставился на меня:
– Что это с тобой?
– Я в отпуске. Это то, что люди носят в отпуске.
Уголок его рта приподнялся в знакомой усмешке:
– В круизе пенсионеров в Канкун, может быть. Где ты взяла этот прикид?
Я пыталась оскорбиться, но не смогла. Даже если Джек и не был моим, было приятно видеть, что это по-прежнему Джек. Тем не менее я не рискнула ответить, мол, «у Софи» или «в комиссионке». Вместо этого, собрав последние осколки самоуважения, я снова спросила:
– Почему ты здесь?