Незнакомцы на мосту

Мы отправились в ресторан на Фридрихштрассе. ресторан произвел на меня очень приятное впечатление. Выбор, судя по меню, был превосходным, но оказалось, что многих из указанных в меню блюд в ресторане нет. Мне подали хороший суп и свежий салат, за которым последовали сыр и кофе. Дривс взял что-то вроде тушеного мяса.

Пока мы обедали, Дривс держал себя очень вежливо, но все время старался выпытать мое личное мнение о том, не удастся ли обменять на Абеля Прайора. Я заявил ему, что всякие такие разговоры — это пустая трата времени. Потом он спросил, послал ли я ответ в государственный департамент, и я ответил утвердительно.

После того как я расстался с Шишкиным в посольстве, я ни разу не упомянул, что сообщение Фогеля, полученное мной накануне ночью, было передано по незарегистрированному телефону, номер которого я сообщил только Шишкину. Тем не менее во время завтрака Дривс сам сказал, что, «после того как Фогель сообщил вчера вечером Абелям плохие известия, мисс Абель, к счастью, подумала о номере телефона, который она запомнила». Он также сообщил мне, что один из деловых друзей, иностранец, оказался в это время в Восточном Берлине и, когда ему стало известно об их затруднениях, согласился позвонить из Западного Берлина и передать сообщение по телефону.

После этого Дривс как-то совершенно неожиданно спросил меня:

— Как вы думаете, почему Шишкин несколько раз настаивал на том, чтобы разговаривать с вами наедине, без нас?

Я ответил, что у меня нет ни малейшего представления об этом, и он прекратил разговор на эту тему.

В разговоре с Дривсом я заметил, что мне «очень жаль» семью Абеля, и спросил, как зовут г-жу Абель и ее дочь. Он ответил, что мать зовут Лидией, а дочь — Еленой. Я спросил, была ли Елена замужем, и он ответил:

— К сожалению, нет.

Затем он сразу же спросил, не говорил ли со мной Абель о своей семье, на что я ответил:

— У нас никогда не было для этого подходящего случая.

(Фактически, судя по прежней переписке и данным, фигурировавшим на процессе Абеля, включая микропленки с письмами, захваченными в комнате Абеля при его аресте, заявления кузена Дривса были абсолютно ложными. Как зовут мать и дочь, он перепутал, поменяв их имена. Кроме того, в одном письме, приводившемся на процессе в качестве улики и, видимо, написанном дочерью Абеля, подробно описывался ее муж.)

К концу обеда (около 3 часов 15 минут дня) Дривс извинился и сказал, что «идет в мужскую комнату», — вероятно, ему надо было позвонить по телефону. Вскоре после этого явился Фогель и попросил счет. Когда его принесли, я дал Дривсу билет в пятьдесят восточногерманских марок, который мне раньше дал Фогель, и сказал, чтобы он заплатил по счету, а сдачу оставил себе. Дривс вытащил пачку денег и сказал:

— Оставьте эти пятьдесят марок себе.

Я объяснил ему, что не хочу иметь при себе восточногерманские деньги во избежание каких-либо неприятностей с валютой на границе.

Фогель, улыбнувшись, сказал:

— Это хорошо, что вы так осторожны в валютных вопросах, иначе восточногерманскому правительству пришлось бы, чего доброго, обменять вас на кого-нибудь.

В ответ я весело засмеялся.

Дривс заплатил по счету (сорок марок) и положил сдачу в карман. Затем Фогель заявил, что у него произошел «ужасный поединок» с генеральным прокурором, но в конце концов он «победил». Он сказал, что теперь все трудности, связанные с освобождением Прайора для обмена его с Пауэрсом на Абеля, устранены. Оказывается, генеральный прокурор был крайне недоволен тем, что, приехав в прошлую субботу в Восточную Германию, я отправился прямо в советское посольство к Шишкину, вместо того чтобы вначале явиться к Фогелю и к генеральному прокурору.

Фогель ответил, что в настоящий момент все это уже не имеет значения. Важно лишь то, что теперь генеральный прокурор согласен на освобождение Прайора. Мы сейчас должны поехать в советское посольство, сказал он, и после совещания с Шишкиным Фогель доложит генеральному прокурору, что советские официальные представители одобрили сделку. Он заявил, что уже договорился встретиться с Шишкиным в четыре часа дня.

Я спросил, означает ли это без всяких оговорок, что все возражения восточногерманских властей против обмена Пауэрса и Прайора на Абеля теперь устранены. Он ответил: «Да».