Незнакомцы на мосту

Выйдя из ресторана, мы сразу же направились в советское посольство, где в приемной нас принял Шишкин. Он официально представился Фогелю, как совершенно незнакомый ему человек, а затем спросил, как идут дела. Фогель сделал ему по-немецки в основном то же сообщение, какое он сделал мне за столом в ресторане, указав, что все препятствия со стороны восточногерманских властей устранены. Шишкин не высказал никаких замечаний, но вдруг пригласил меня в кабинет для личной беседы с ним, где он заявил, что сообщил о моих замечаниях своему правительству и что только сегодня (во вторник) он получил из Москвы новое письмо. В нем говорилось, что на основании высказанных мною в субботу замечаний в Москве создалось впечатление, что американское правительство считает Макинена более ценным для себя человеком, чем Пауэрса, и что в связи с этим предложение об обмене Пауэрса на Абеля следует аннулировать, сделав твердое предложение об обмене Макинена на Абеля.

Тут я вспылил и, вставая, сказал, что Шишкин вырвал эти несколько замечаний из общего контекста! Ему хорошо известно, что с самого начала основой переговоров был вопрос об обмене Пауэрса на Абеля и что непременным условием любой сделки является передача нам Пауэрса. Я сказал, что Шишкин не только знал и подтвердил мне это еще сегодня утром (во вторник), но что в письме из Москвы, которое он зачитал мне накануне, моя позиция была понята правильно. В нем прежде всего в качестве самостоятельного вопроса безоговорочно санкционировался обмен Пауэрса на Абеля и только потом говорилось о возможности выбора американцами Макинена вместо Пауэрса. Я повторил, что полученные мною инструкции с самого начала исключали возможность какой-либо сделки без Пауэрса и что единственным вопросом было, кого Советы могут отдать в придачу к Пауэрсу.

Шишкин невозмутимо ответил:

— Сегодняшнее письмо из Москвы аннулирует все мои прежние инструкции. Теперь я не уполномочен обсуждать что-либо, кроме обмена Абеля на Макинена.

Я заметил, что после письма, зачитанного мне накануне, и устного подтверждения Шишкиным этого обязательства сегодня утром его последнее заявление, видимо, означает, что Советы не слишком заинтересованы в освобождении Абеля.

— Начиная с прошлой субботы вы играете со мной в шахматы, — сказал я. — Хотя я и люблю иногда поиграть в шахматы, сейчас у меня для этого нет времени.

— Я? — ответил Шишкин. — Я играю только в волейбол.

Я сказал Шишкину, что, в какую бы игру он ни предпочитал играть, в данный момент меня интересует только один вопрос: остается ли в силе вчерашняя договоренность об обмене Абеля на Пауэрса и Прайора? Если нет, то я доложу об этом своему руководству и порекомендую немедленно отозвать меня домой. Шишкин заявил, что это совершенно новый вопрос и что он должен связаться с Москвой для получения инструкций. Он попросил меня прийти снова завтра между двумя и тремя часами дня, тогда он ознакомит меня с ответом Москвы.

Я сказал, что не вижу смысла совершать еще одну изнурительную поездку к нему в посольство через берлинскую стену, поскольку я дал ему номер своего телефона в Западном Берлине и он может в нужный момент позвонить мне. Поэтому я вынужден отказаться от нового визита в посольство и попросить вместо этого, чтобы Шишкин, получив дальнейшие инструкции, сообщил мне ответ по телефону. Я добавил, что, если я не получу от него известий до следующего вечера, я буду просить о разрешении вернуться домой.

Шишкин сказал: «Очень хорошо» и заявил, что я получу ответ завтра.

Я ушел от Шишкина в состоянии крайнего раздражения, не подав ему руки. Дривс, ожидавший меня в приемной, вышел из посольства со мной вместе. Мы с ним прошли весь путь до станции эстакадной дороги на Фридрихштрассе. По дороге он все время спрашивал меня, что я лично думаю об этом деле, чтобы он мог «сообщить мое мнение мисс Абель и семье». Я сказал Дривсу, что мое мнение в основном сводится к тому, что начиная с прошлой субботы неамериканская сторона ведет переговоры безответственно и недобросовестно.

Я добавил, что, если сделка «Пауэрс плюс Прайор за Абеля» не состоится и мое правительство примет мои рекомендации о моем отзыве, я вынужден буду сообщить полковнику Абелю, что его «семья», видимо, отказывается от него, и, возможно, он после этого пересмотрит свою позицию «не-сотрудничества» с США. Я добавил, насколько мог, многозначительно:

— Я убежден, что он посчитается с моим мнением.

Этот день показался мне очень длинным.

Среда. 7 февраля

Я встал довольно поздно, но к полудню от Шишкина еще не было никаких вестей. Мой отчет о событиях прошлого дня был передан в Вашингтон, и оттуда было получено несколько ответных посланий. В них проводились две мысли: во-первых, я настолько рьяно играю свою роль, что ставлю под угрозу успех своей первоначальной миссии — обменять Абеля на Пауэрса; во-вторых, если я вернусь в Восточный Берлин, то должен сделать это только на свой страх и риск.

В 3 часа 15 минут по незарегистрированному западноберлинскому телефону бьшо получено следующее сообщение:

«Доновану.