Незримое, или Война в иномирье

– Александр, вы уже оформили мне визу на въезд в США? Тогда закажите мне билет на ближайший самолет до Джорджии – узнайте, какой там самый удобный аэропорт, чтобы из него побыстрее добраться до этого городка Фримена…

Летая самолетом Бейтса, Монасюк до сих пор обходился без визовых разрешений – у таких людей, как Бейтс, были особые отношения с властями собственной страны.

Но теперь Анатолий решил лететь как обычный гражданин мира – с наличием документов, разрешений и виз – в общем, «как все».

Виза была, билет через час заказан, переговоры с Изумрудной долиной оказались, как и прежде, безрезультатными.

Анатолий позвонил на мобильный телефон Джолианне – она собиралась вернуться назавтра и сразу приступить к работе.

Лихтштейнер проинформировал, что созвонился с господами Сото, Бейтсом и Осиновским – они сказали, что (далее он процитировал по бумажке): «Все хорошо, изменений никаких, благодарим за звонок».

От местного аэропорта до Фримена, а затем до фермы Джереми Бейтса Монасюк ехал в наемном автомобиле.

В Джорджии стояла поздняя осень, солнышко светило, но его то и дело закрывали низкие белые, быстро бегущие по синему небу облака, и тогда сразу же становилось прохладно.

Но Анатолий смотрел в открытое окно. Он сравнивал сельскохозяйственный пейзаж Средней Европы и Северной Америки.

Пожухлая трава, за лето выгоревшая на солнце, не имела вида ухоженной и окультуренной – в этом смысле просторы за окном очень напоминали российские просторы.

Но вот автодороги Америки – конечно, не случайно всегда были гордостью США.

Они ехали по дороге, не имеющей статуса федеральной трассы, но даже по ней старенький автомобиль шел беззвучно – лишь шуршали шины, соприкасаясь с гладким, почти как стекло, покрытием. Ни выбоинки, через каждые двадцать-тридцать миль – свороток к закусочной и заправочной станции, или к мотелю, магазинчику. И обязательно – туалеты.

Они ехали уже почти час, и не встретили ни одного человека близ обочины с расстегнутыми или спущенными штанами.

Мысль об этом заставила Монасюка улыбнуться – может быть, впервые за два дня. «Получается, что у них тут нет засранцев и ссыкунов – все достались на нашу российскую бедную голову», – подумал он, и эта мысль его очень развеселила.

Услышав, что мрачный пассажир подал голос, водитель – пожилой американец в широкополой шляпе, полуобернувшись, сказал:

– Через пятнадцать минут приедем, мистер, через пару миль – Фримен, а там до фермы Бейтсов рукой подать!

Джереми с Саймоном встретили его радушно.

Вообще если сравнивать Бейтса и, скажем, Сото, сравнение будет в пользу Бейтса – он был душевнее, и, если можно так сказать о «капиталистической акуле» – человечнее, что ли. Это, судя по всему, было семейным, поэтому и брат, и племянник были, что называется, хорошими ребятами.

Поздоровались. Посидели на веранде, поужинали. А утром, на берегу реки, состоялся разговор, из-за которого приехал Монасюк.

Саймон начал его первым.

– Дядя Анатоль, мне нужен ваш совет, – сказал он.

– Спрашивай, Саймон, если смогу – помогу – так говорят у нас в России.

– Скажите, вам было трудно, ну, все сразу поменять?

– Ты имеешь в виду, очевидно, переезд из России в Европу? То есть – поменять жизнь?

– Да!

– Видишь ли, сынок, так получилось, что я сам-то ничего не менял. Меня как бы взяли за шиворот – и я оглянуться не успел, как из сибирского пенсионера стал миллионером.

И тут же меня так нагрузили проблемами, Саймон, что вот уже полгода мне даже подумать некогда об изменениях в моей жизни. Хочешь верь, хочешь – не верь, но у меня такое ощущение, что я всегда жил так, как живу сейчас!

Саймон задумался. Потом сказал:

– Тогда, наверное, вы не сможете мне ничего посоветовать.

Монасюк встал с бережка, отряхнул сзади джинсы и прогнулся назад. Потом подошел и присел рядом с Саймоном на корточки.

– У нас говорят – не попробуешь – не узнаешь. Ты говори, а там мы с тобой решим, могу я помочь или не могу…

– Да в общем-то все просто. Мне нравится наша с папой жизнь. Наша ферма, наш Фримен… Вот эта речка, запах земли весной, запах травы… я не знаю, как сказать…

– Я понял тебе, – сказал Анатолий, положив руку на голову мальчика.

– Но дядя Гил хочет, чтобы я переехал в большой город, закончил университет и заменил его, когда он совсем состарится, он не хочет, чтобы его компания распалась или досталась чужим людям…

И он, и папа говорят, что есть такое слово «надо».

Я понимаю. Но мне так не хочется уезжать отсюда… И я никак не могу решить, что делать.

Монасюк задумался. Перед мысленным взором промелькнула его жизнь – сколько была у него жизненных перекрестков, на которых не нашелся тот, кто показал бы ему правильное направление… И он принимал решения сам, и как считал немного погодя – это были неправильные решения… Вот и улетела жизнь…

А с другой стороны – может быть, именно сейчас у него она только начинается? И тогда все, что он делал раньше – правильно? Коль пришел в конце-концов к такому вот итогу?

Что тогда он может посоветовать этому мальчику?