Незримое, или Война в иномирье

Потом она издала стон – горло ей перехватило, она не могла ни зарыдать, ни закричать.

Вот и случилось то, чего она так боялась…

Селезнев встал, подошел к ее креслу и сел на подлокотник рядом. Он обнял женщину рукой, легонько потряс ее и прижал к себе.

– Успокойтесь, Джоли. Я был в Верни, я разговаривал с многими людьми, я, наконец, вытряс правду из этого мозгляка Иванова – подручного Осиновского. Ведь это он организовывал все здесь, в Женеве?

Джолианна всхлипнула и молча кивнула.

Сергей Николаевич встал, вышел на кухню и принес стакан с водой.

– Выпейте, успокойтесь и расскажите мне все по-порядку…

Рассказ длился долго. Около двух часов внизу раздался короткий сигнал – гудок автомашины. Это приехал Николай.

– Джоли… – Селезнев говорил медленно, тщательно подбирая каждое слово. – Вы уедете завтра же – вернетесь в Верни. Пусть угрозы вас не беспокоят – Анатолий Васильевич, когда узнает все, боюсь, просто оторвет Осиновскому голову.

Или вы хотите увидеться с месье Анатолем?

Джолианна изо всех сил замотала головой, ее волосы закрыли ей лицо. И хотя оно было заплаканым, глаза и нос опухли, она все-таки оставалась бесподобно красивой.

Да, Селезнев понимал своего шефа. И не жалел о том, что замыслил сделать.

– Я не могу, – глухо сказала Джолианна. – Он однажды сказал, что очень любит меня, и попросил никогда не предавать его. Я не могу…

– А вы, Джоли, вы любите Анатолия?

– И вы спрашиваете меня об этом? Конечно!

– Простите за очень интимный вопрос, но как сильно?

Джолианна подняла голову и посмотрела ему прямо в лицо.

– Это не простое любопытство. Вы сейчас поймете, почему я спрашиваю. Ну, так как сильно вы любите его?

Джолианна вздохнула, и сказала:

– Так, как любят жизнь. Так, как любят солнечный день, как любят прикосновение в летний вечер морской воды к коже.

До Анатоля у меня была только Анни-Лиза. Когда я узнала, что она больная и умрет, я тоже умерла. Внутри, понимаете? Моя душа умерла, окаменела.

Когда Иванов выбрал меня и предложил вылечить Анни, за это я была готова на все. Анатоль понравился мне, и я ожила после встречи с ним. Но когда он вылечил Анни, когда повез меня в Москву… Вы – мужчина, вам не понять, насколько женщине важна трепетная нежность и бережное к ней отношение. А вы спрашиваете, как сильно я люблю его…

А Анни… Вчера она спросила, можно ли ей будет называть дядю Анатоля папой – она уверена, что мы будем жить единой семьей. Боже мой…

Женщину, наконец, отпустило, она упала головой на колени и зарыдала. В голос, отчаянно, как плакали русские деревенские бабы, потеряв самое главное в жизни – мужчину-кормильца.

Селезнев подошел к двери, остановился, и очень серьезно глядя на нее, негромко сказал:

– В России говорят – «Устами младенца глаголет истина». Уверяю вас – Анни не ошиблась. У вас все будет хорошо.

Мы все хотим этого. Утром вас у подъезда будет ждать Николай.

Селезнев поспал всего несколько часов, но уже в девять утра, гладко выбритый, со свежим лицом он сидел у дверей кабинета Анатолия.

Только после ухода Александра и Марты он вошел в освободившийся кабинет. Анатолий Васильевич сидел за столом и что-то выискивал на экране дисплея ноутбука.

– Здравствуйте и садитесь! – он рукой указал на кресло. – Догадываюсь, что вы с хорошими новостями.

– Это – как посмотреть. Анатолий Васильевич, я нашел крота.

– Значит, именно крот?

– Да. Подготовленный, залегендированный и внедренный для выполнения специального задания. И это – хорошая часть моего сообщения.

Монасюк с любопытством уставился на него.

– Это – ХОРОШАЯ? Тогда какая часть, по-вашему, плохая.

«Резать нужно сразу, подумал Селезнев. По живому резать – зато потом быстрее полегчает»…

– Это – Джолианна Тортеуар.

– Тортеуар?.. – не понял Монасюк, и тут…

Сердце у него в груди вдруг глухо тукнуло и остановилось. В нем онемело все. На несколько секунд он тоже умер, но не душа у него умерла на несколько секунд, умер он весь, потому что душа с этого мгновения умерла у него надолго…

Всхлипнув, он вдохнул воздух, мир вокруг начал оживать, он вновь почувствовал биение сердца, он почувствовал, что ожил его разум, он начал понимать то, что ему тем временем говорил Селезнев.

– Джоли фактически невиновна, Васильич. Нельзя ее ни в чем обвинять, понимаешь? Вообще не виновна, как это странно ни звучит! Ну, бывают такие ситуации в жизни, когда человек вроде бы виноват, а в действительности не виновен. Ни в чем.

– Тогда почему она молчала? Почему мне не сказала? – Монасюк приходил в себя постепенно, но вера Селезнева уже проникла в него, и заразила его, и подкреплялось это тем – что он сам хотел верить в это.

– Давайте, я расскажу все по-порядку, и сразу все станет на свои места.

Осиновский решил, что вы сможете помочь ему убрать руководителей России и заменить их на его людей. Такая вот дурацкая идея!

– Вовсе не дурацкая, – ответил Анатолий Васильевич. – Я бы мог это сделал легко, только никогда и не подумаю делать что-либо подобное!