В глазах Озерова читалась боль. Собеседник сомневался в своих словах, и явно чувствовал себя весьма неловко в роли мистического убийцы. Или меня вновь пытаются обмануть искусною игрою?
— Похоже, мой друг, вы сами верите, что порча стала причиной его смерти, — печально заметил я.
Озеров промолчал, пытаясь подобрать слова.
— Вы правы, — согласился он, — я никак не могу отделаться от преследующего чувства вины… Вы подозреваете меня?
— Подозреваю… но не в мистическом убийстве, — ответил я, — а в убийстве обычном…
Собеседник отпрянул.
— Почему? — недоумевал он. — Зачем наводить порчу, готовясь совершить убийство?
— Затем, чтобы запутать сыщика, — ответил я.
Опровергнуть сказанное оказалось невозможно.
— А ведь вы правы! — печально ответил Озеров. — Остается только надеяться, что вы не упустите истинного убийцу…
Однако юноша сумел сохранить самообладание.
— Приложу все усилия, уверяю вас! — заверил я.
— Полагаю, больше у вас нет вопросов? — голос собеседника звучал твердо.
— Только один вопрос. Вы были знакомы с ворожеей из казачьего поселения? — спросил я, наблюдая за лицом подозреваемого.
Понимая, что отпираться глупо, Озеров ответил:
— Я наивно счел, что деревенская ведунья поможет мне в моем мрачном замысле, но девушка испугалась и убежала, мне показалось… — он отмахнулся.
Мой взор заставил Озерова закончить начатую фразу:
— Показалось… будто в её глазах заблестели слёзы.
Госпожа Федулина выглядела весьма очаровательно, траур и скорбь шли к лицу этой печальной даме. Такие вдовы умеют красиво ронять слезы у гроба усопшего супруга. Но даже траурные одежды украшало множество бантов из кокетливого черного кружева. В минуты горя красавица не изменила своему привычному облику.
— Меня пугают любые предположения! — воскликнула она, поднося дрожащей рукою платок к красным от слез глазам.
— Увы, сударыня, — печально произнес я, — под подозрение попадают все, кто завтракал с вами за одним столом…
— Право, невозможно, — Федулина попыталась улыбнуться, отведя взор.
— Позвольте узнать, наносили ли вам в то утро визиты до моего приезда? — поинтересовался я.
— Да, — задумалась дама, поправляя кружевную манжету, — доктор Войнич, он о чем-то долго беседовал с моим мужем в кабинете…
Ее глаза испуганно смотрели на меня.
— Нет-нет, я не спешу обвинять доктора в убийстве, — спешно заверил я, — хотя сей визит вполне может поставить Войнича в ряд подозреваемых… Но мне бы хотелось разузнать о любых возможных мотивах… Надеюсь, вы мне подскажете?
Дама вздохнула, закрыв лицо рукою.
— Признаюсь, меня никогда не интересовали дела мужа! — виновато произнесла она, — Когда-то он делился со мною, но потом, видя, что его речи не занимают меня, перестал вести со мною важные беседы…
Весьма распространенный случай, не каждую даму заинтересуют скучные дела супруга.
— Дале у меня к вам весьма деликатный вопрос, — неловкость всегда охватывала меня в подобных разговорах, — господин Озеров весьма симпатизировал вам, не так ли?
— Неужто? — удивленно воскликнула собеседница, смерив меня недоверчивым взором.
— Боле того, об этом знал ваш супруг, — добавил я, — и жалел несчастного юношу, мучащегося от безответной любви…
Федулина всплеснула руками.
— Право, не возникало даже мысли! — пробормотала она, ее бледные щеки залил румянец.
Любой даме приятно узнать, что к ней неравнодушны.
— Неужто вы полагаете… Озеров… — в ее глазах светилась мольба.
— Позволю себе заметить, пока рано предполагать, — сурово перебил я.
Как неприятна подобная несдержанность собеседников, воображающих, будто сыщик готов предъявить обвинения любому.
Дама, явно смутившись, промолчала.
— Доктор Войнич, — сбивчиво произнесла она, — неприятнейший тип!
Понимаю, что Федулина хотела бы видеть в роли убийцы человека малознакомого. Однако пришлось напомнить и о близких.
— Позвольте узнать, как переживала смерть графа его воспитанница? — задал я вопрос.
— Плакала бедняжка, — не задумываясь, ответила дама, — она не желала вести беседы, пряталась от нас… Впрочем, теперь понимаю, как желаемо одиночество в минуты горя!
Федулина с трудом сдержала слезы.
— А госпожа Роговцева? — поинтересовался я.
Дама презрительно усмехнулась.
— Этой особе даже смерть графа оказалась безразлична, — осуждающе произнесла собеседница, — она и не удосужилась хотя бы надеть маску печали. На следующий же день кутила в веселой компании, при этом оставаясь жить в доме покойного… А смерть моего мужа вообще не вызвала у Роговцевой никаких переживаний…
Столь язвительно высказанная неприязнь поразила меня.
— Весьма неприятно, понимаю ваши чувства, — я попытался вновь расположить к себе собеседницу. — Помню, Роговцевой не было за роковым завтраком?
— Она отправилась утром на прогулку, — ответила Федулина, пристально взглянув на меня. — Утром Роговцева выпила кофе на террасе в компании моего супруга…
Ее красноречивый взор давал понять, что гостья вполне могла бы отравить ее мужа перед отъездом.
— А господин Конов, не пытался ли он поддержать печальную Лизаньку?