Я чувствовал, как моей рукой и сердцем владеет Сила, превосходящая мои способности. И я боялся, что Она оставит меня, если я отступлюсь от Тебя. А, значит, Слово моё умрет вместе со мной. И я готов был расплатиться своей жизнью за Его Звучание.
Я и раньше знал, что жизнь конечна, что с собой в могилу мало что возможно прихватить. Но теперь я уверен, что туда невозможно и самого себя взять. И всё, что мне во мне так дорого, запросто может обесцениться для меня с последним выдохом. Поэтому себя не стоит беречь, как некий уникальный сосуд, который будет бесконечно пополняться.
Не будет. Разобьётся в итоге, стоит только лишиться плоти. Но надо уметь себя отдать этому Миру. Успеть создать новые Миры. Раздарить свою уникальность до того, как пересечешь черту. Только так сбудется самое моё сокровенное желание – без страха смотреть в свою могилу.
Любовь моя к Тебе указывает через что надо пройти, чтобы в час роковой обрести уверенность, что я уже никогда не исчезну с лица Земли. И с радостью отдать Богу Богово с процентами, оставив светлую память о себе.
Возможно, что светлая память о себе – это и есть след Бога на Земле, запечатлевшийся с моей помощью. Не потому ль нас всех так часто беспокоит, что о нас подумают другие? Но кто сказал, что это мнение должно исходить от тех, кого видим и слышим мы, а не от тех, кто видит и слышит нас?
Почему социум, влиться в который так хочется многим из нас, так важен, что порой мы готовы пожертвовать своими мечтами, так и не поняв, в чем их суть? Или, напротив, мы так рьяно отрываемся от своих корней во имя иного блага, что не замечаем, как мечта ускользает из наших рук, потому что в и погоне за ней утратили понимание её предназначения? Что я конкретно хочу оставить и кому? Не тому ли, кто также, как я, не способен обрести внутренний покой?
Предвкушение
Ты прозвучала для меня впервые в концерте в поддержку Доктора Лизы. Мгновенье назад в «Школе злословия» меня поразил Её взгляд, открывающий проход в бездну, и я уже не мог не смотреть туда, куда он направлен. В этот день Её взгляд был направлен на сцену, давали крупные планы. Я запомнил его и Тебя.
Изумляясь легкости звучания Твоих слов, несовместимых с обликом Такой Живой Девушки, о возможном повороте событий на путь неизлечимой болезни я впервые улыбался Смерти. Не потому, что Она непременно отступит перед ДЛ, а потому, что Ты была уверена в исходе – всё будет чистенько и гладенько. А то, как Ты при этом сложила пальцы, как сияло Твоё лицо, как взгляд направлялся в неизвестные мне просторы, не оставляло сомнений, что Ты веришь в то, что сказала. И я безоговорочно поверил в то, что Ты имеешь на это полное право, даже не попытавшись навести о Тебе справки.
Безоговорочно я верил только звучанию песен Примадонны. Где-то в тонком сплетении Музыки и Текста длительное время оттенки Её Голоса рождали подтексты. Ни одно Её интервью не дало мне столько почвы для размышлений, сколько дало Звучание. А слова, что слова? Мы любим их, они любят нас, но чтобы они тронули душу, мы должны верить друг другу, мы должны слышать в них себя.
Я искал защиты в текстах, когда стало неловко будить ночью Родителей от очередного приступа паники. Но даже тонкая душевная организация старших Подруг, с готовностью выслушивавших мои неясные переживания по поводу подростковых страхов, не находила точных выражений. Только сочувствие, полное их собственного опыта, открывавшего их, но не спасавшего меня.
Я перестал делиться и стал чаще слушать песни. И я бы мог вспомнить, что в тот вечер спела Ты, если б постарался, но память на первом плане оставила именно Твою речь, жесты, взгляд, словно это был случайный разговор между мной и Тобой, приглашающий к новой встрече.
Но я жил в другой истории Любви, полной стихов, которым я не придавал значения, но и не писать их Ей я не мог. Они проливались из рога изобилия Рифм, жили своей жизнью, а я сто пятидесятый раз переписывал начало своей книги.
Казалось, подбери я должную историю для вступления, как роман напишется сам собою. Но чем придирчивее я всматривался в текст, тем больше сомневался в написанном. Я остро нуждался в поддержке.
Впервые я был растерян не перед лицом самой Смерти, но самой Любви, потому что не чувствовал заинтересованности Любимой Подруги. От отчаянья я обратился к знакомой Журналистке за советом, но Она лишь сказала, что никому неизвестно, какой я писатель, и ни слова о тексте.
И только в переплёте несложных рифм я казался себе счастливым. Они берегли меня, поддерживали в сложные минуты, и пока они лились из меня, я чувствовал, что Связь с Любимой Подругой крепка и надежна.