Незримому Собеседнику

В бесконечность спешат пароходы,
А за ними бегут поезда,
И увозят людские невзгоды,
Чтоб подальше и навсегда.
И считает большие доходы,
Банк удачи с названьем судьба,
Кому жалость уже не в охотку,
А реальность уже в самый раз.

Нежность в форточку влетела,

И чайку попить присела,
Поболтать о том о сем,
Как дела, да как живем.
Она ласково смотрела,
Все шептала, тихо пела,
Прописалась быстро в дом,
Чтоб командовать так в нем.

В даль манящая дорога

Зазывает очень строго,
И настойчиво внушает:
Промедленья – осуждаю.
Собирайся понемногу,
Обувай надежней ноги,
По себе они узнают:
Путь далекий ожидает.

Жизнь отмеряя биением сердца,

спешим обрести, чтобы расстаться,
и хлопаем вечно той самой дверцей,
что открываем, чтобы встречаться,
и эхо разлуки звучит во вселенной,
той самой, что названа кем-то любовью,
и ветер уносит, что стало вдруг тленным,
чтоб мы примирились однажды с собою.

Сердце билось в предвкушении,

говоря своим биением,
как ему сейчас всё мило,
лишь бы было то, что было,
что пребудет и пройдет,
что с собою зазовет,
те волшебные мотивы,
что мечте даруют силы.

Я слышу голос тишины,

в нем, словно в зеркале, видны
Её манеры, жесты и повадки,
Она сама, как призрак сладкий,
для дыхания, для взора,
ему неведомы укоры,
что в чувстве есть самообман,
ведь тишина так манит к Вам.

Любовь в каждом шаге,

любовь в каждом взгляде,
любовь, как любовь,
бежим лишь не глядя,
и что-то теряем,
любовь, как любовь
всегда остановит,
и ритм подправит,
и вот замечаешь,
что шаг убавляешь,
но всё успеваешь,
любовь, так любовь.

Я смотрюсь в эти стихи и вижу один бесконечный, полный нежности день. Больше за время его течения ничего не произошло.

Вот он ласковый покой,
Наконец добрел домой,
На диване растянулся,
Тихо в книжечку уткнулся.
Почитал о том, об этом,
Уронил взгляд на планету,
И к квартире присмотрелся,
Чтоб доставить радость сердцу.

Все мои переживания остались в прозе писем, в прозе бессонниц, в прозе событий. В стихах время застыло, словно давая мне передышку перед следующим рывком.

26.12.15. Обломов

Я чуть не поверил Гончарову через мастерские приемы Михалкова и обаяние Табакова, что это из детства. Маменька. И всё само собой разруливается, что только ни пожелается, ну, разве что не надо Маменьку беспокоить, когда она спит. И даже покосившийся порог весьма кстати, можно покачаться с другом.

Но потом вдруг написал по другому поводу, что подростку не надо понимания. Без дополнений и комментариев. И вот, эта невостребованная энергия роста Обломова, который не готов её тратить на всякую светскость, который боится стать, и становится оторванным листом, и потерянность подростка сошлись в одной точке пересечения. В недолюбленности.

И он бы реформировал всё, конечно, сам в Обломовке, но как-то недосуг. И всё бы у подростка было б складно, если б не одно «но», он не может полюбить так, чтобы это чувство не разрушало его детства. Чтобы оно не разрушало в принципе. И ему не дано представить, что Любовь просто обязана многое разрушить, лишить невинности, и не факт, что это лишение будет приятным. Это как повезет.