Незримые

Но на берегу она останавливается, будто в стену уткнувшись, и принимается бегать туда-сюда вдоль преграды, которой на самом деле нет. Ингрид смеется. Она вновь разбегается и скользит, а мама кричит – нет, нет, и все бегает по берегу перед невидимой стеной, пока взгляд у мамы не меняется – тогда она делает первый шаг, раскинув руки, словно канатоходец, она затаила дыхание и кусает губы, и гнев стихает, лишь когда она прижимает к себе дочь и чувствует, что теперь обе они спасены.

Тогда она замирает, и стоит, и оглядывается, глазам собственным не веря, они парят над водой.

– Пошли, – говорит она.

Они делают несколько шагов, разбегаются, скользят последние несколько фавнов до берега, смеются и отдуваются. Но там Ингрид вырывается и опять бежит на лед, а Мария кричит – нет, нет, но торопится следом. Держась за руки, они скользят по льду вдоль суши, на север, заглядывают в бухты, огибают мыс, между мелкими шхерами и островками, а затем слышат, как их кто-то зовет, и замечают Барбру – со стулом в руках она вышла из лодочного сарая и испуганно уставилась на них. Они возвращаются на берег и тащат ее за собой, сажают на стул и крутят, толкают стул мимо северной оконечности острова, но и на этом не останавливаются, потому что Барбру тоже вошла во вкус, они толкают стул с сидящей на нем Барбру, она визжит и вопит, они огибают Дальний мыс и катят до самых развалин в Карвике.

Домой идут по снегу и тащат стул. Барбру не разрешается выносить его из дома, даже в лодочный сарай, где она чинит сети.

Мартин – единственный, кто не ходит по льду. Он сидит в доме и не верит их рассказам о том, что на море лед, льда тут отродясь не бывало, при таких приливах и отливах это невозможно, даже если очень холодно и безветренно. Выйти, чтобы воочию убедиться, он тоже не желает. Однако когда его сын в очередной раз возвратился с Лофотен живым – примерно в то же время, когда прилетел кулик, – и спросил, что нового, Мартин рассказал, что зимой море сковало льдом, и лед этот лежал вокруг всего острова, всего несколько часов лежал, но такой прочный был, что по нему ходить можно было, но потом налетел ветер, лед растрескался и его выбросило на берег, где он и пролежал, словно холм битого стекла, много недель, а потом растаял, и было это в конце марта. Тогда сын спросил, не съехал ли старик с глузду. И старый Мартин пожалел, что рассказал.

Глава 15

На третий день нового года они замечают в зимней тьме огонек. Это шхуна дяди Эрлинга – и не успевают островитяне глазом моргнуть, как шхуна уже пристала к острову со стороны скалы. Все происходит быстро. Островитяне давно этот момент ждали.

В хорошую погоду Ханс перекидывает со скалы на релинг хлипкую доску и, словно циркач, перетаскивает на борт три корзины с канатами, три ящика поплавков, двенадцать сигнальных вех, снасти и здоровенный лофотенский сундук – его Хансу помогает перетащить кто-нибудь из наемных рыбаков, а еще пледы, и простоквашу в бочонках, и водонепроницаемый дождевик, а дядя Эрлинг, высунувшись из окна рубки, озирается и болтает с отцом. Мартин, сунув руки в карманы, стоит на пригорке, словно виделся с Эрлингом еще вчера, хотя на самом деле восемь месяцев прошло и было это в мае, когда после прежнего рейса Ханс сошел на берег на том же месте. Однако с тех пор ничего не произошло, никто не умер и не родился, а Хельга велела кланяться.

В плохую погоду Ханс перекидывает на борт все ту же доску, но времени, чтобы перетащить на шхуну все снасти, ему требуется несоизмеримо больше. Дядя Эрлинг все равно высовывается из рубки и выкрикивает свои обычные фразы, а ветер относит их в сторону, не давая долететь до скалы. Левой рукой дядя Эрлинг выкручивает штурвал, так что шхуна в последний момент уходит от скалы, когда Ингрид, в страхе перед, казалось бы, неизбежной катастрофой, закрывает глаза.

Помогать Мартин не торопится.

Он наблюдает, он – шкипер на этом острове, он позволяет младшему сыну грузить снасти, а сам беседует со старшим как ни в чем не бывало, словно на море штиль.

Мария и Барбру тоже стоят рядом, скрестив на груди руки и отвернувшись от ветра, в платках, превратившихся в трепещущие вымпелы. Время от времени Мария кричит дяде Эрлингу что-нибудь смешное, а тот ухмыляется и выкрикивает что-нибудь в ответ. Ингрид его слов не понимает, Мария смеется, Мартин делает вид, будто не слышит. Барбру запросто помогла бы брату перетаскивать корзины с канатами, но знает, что на уходящее в море судно женщине лучше не соваться. На всякий случай на борту не держат вафель и козьего сыра и никогда не свистят, если свистишь в море, то ты, считай, уже покойник, без разницы, в Бога ты веришь или в судьбу.

Ингрид промерзла до костей, так всегда бывает, когда она стоит здесь и смотрит, как отец покидает ее. Третий день в году – самый грустный из всех трехсот шестидесяти пяти, в конце этого дня мерцающие ходовые огни медленно гаснут в ревущей ночной темноте, словно вылетевшие из печной трубы огоньки.

И островитяне мрачнеют.