Незримые

Наконец Мартин все же поднялся, надел одежды, сколько сумел навертеть на себя, столкнул на воду самую маленькую плоскодонку и поставил сети напротив новой пристани. Однако едва Мартин стал их выбирать, как они превратились в ледяные пластины, так что он оставил их в воде, сперва на ночь, потом еще на одну, днем очищая их, насколько у него это выходило, но спустя две недели сети так забились водорослями, что рыба в них больше не ловилась, поэтому пришлось Мартину махнуть на них рукой. Это были самые новые из сплетенных Барбру сетей.

Свежей рыбы и сухих лепешек больше не было, осталась только тресковая печень, да еще картошка. Вот только в такую погоду погреб лучше пореже открывать, чтобы холод и туда не добрался. Они забросали погреб снегом, а картошку хранили в ящиках для рыбы, составленных на полу в гостиной, – приносили туда картошки на неделю вперед. На печке в кухне они пекли картофельный пирог, который обычно готовят лишь на Рождество. В доме пахло Рождеством. И тогда морозы отступили.

За год до этого холода были такие, что море возле острова покрылось льдом. В этом году морозы стояли намного сильнее, потому что дул ветер.

Глава 20

Первой лодку увидела Ингрид. Девочка стояла по колено в липком снегу возле лодочного сарая на мысу, и у нее даже пальцы не мерзли – даже когда она лепила снежки и подбрасывала их чайкам, которые принимали снежки за пищу и дрались за них. На голове у нее был всего один платок – во время холодов она укутывалась в три и еще одним прикрывала лицо. А сейчас она сорвала платок и принялась размахивать им, впервые в этом году чувствуя, как ветер разметал ее волосы. Зима закончилась.

Лодка была не одна, а две, вторая шла на тросе за первой. В первой сидело четверо одетых в черное гребцов и еще трое людей, вторая лодка пустая, это ялик с Баррёя, пропавший вместе с Барбру.

Ингрид узнала его по расцветке и бросилась к дому предупредить маму. Но Мария, заметив их, уже спешила к берегу, и Мартин, сидевший на новой пристани, тоже зашаркал к ним, поэтому когда киль первой лодки уткнулся в берег, все трое стояли у причала. На форштевне сидели пасторша и еще одна женщина, которую Мария сперва не узнала. На корме за гребцами маячила одетая в непривычную одежду Барбру. Она встала, перешагнула через весла, опершись на плечо пасторши, сошла на берег и, не произнеся ни слова, направилась к дому. Остальные смотрели ей вслед, пока она не вошла в дом и не закрыла за собой дверь. Ингрид бросилась за Барбру.

Карен Луисе Малмберге сказала, что Барбру больше не захотела у нее оставаться, она пыталась ее уговорить, но бесполезно, Барбру плакала и рвалась обратно на Баррёй, однако из-за холодов и ветра раньше привезти ее они не могли.

А потом, поняв, что Барбру не уехала, а сбежала, и домашние полагали, будто навсегда ее потеряли, Карен Луисе прижала ладонь к губам. Потом Карен Луисе тоже остановилась и огляделась, совсем как ее супруг целую вечность назад, она посмотрела на деревню, в которой живет и которой никогда прежде не видела со стороны, и сказала:

– Как у вас тут чудесно.

Фраза эта прозвучала настолько бессмысленно, что Мартин сказал тьфу и строптиво отказался от предложения гребцов помочь ему с яликом. Сходил в сарай за санями, затащил на них ялик и поставил его на опоры, после чего ушел домой. Оно и к лучшему, потому что тем временем Мария узнала ту, другую женщину: ее звали Элиса Хавстейн, они вместе ходили в школу. Они взялись за руки, и обе заулыбались.

Встреча получилась неловкая.

Элиса Хавстейн была облачена в одежду, явно не ею пошитую, и служила акушеркой, а белый нашейный платок делал ее похожей на монашенку. Барбру была в тягости и к концу лета готовилась родить, и Карен Луисе взяла с собой Элису, чтобы та заранее оценила обстановку.

Мария растерялась. И на этом острове, и на всех остальных они во все времена рожали детей безо всяких акушерок. Но Карен Луисе со всей убедительностью утверждала, что Барбру сильнее нуждается в помощи, чем другие. Барбру не такая, как все, у Карен-то Луисе есть опыт в таких делах. Элиса Хавстейн всем своим видом выражала согласие – по крайней мере, кивала она так, что говорить и не требовалось.

Когда пасторша изложила весь основательный план разрешения Барбру от бремени, Элиса с Марией снова пожали друг дружке руки, женщинам помогли забраться в лодку, и гребцы налегли на весла.

Мария смотрела им вслед, не понимая, почему не предложила им кофе и чего-нибудь перекусить, обычно без угощенья гости остров не покидали.

Она бродила по берегу и ломала голову над тем, как донести эту новость дочери и свекру. Начать она решила с Ингрид – девочка уже большая. И мужу надо будет рассказать, как только с Лофотен вернется.