Незримые

На следующий день он садится на «молочную» шхуну, один, без Марии. И уже когда Баррёй скрывается в море у него за спиной, Ханс осознает, что он не сидит на веслах и не идет под парусом, а торжественно, в нарядной одежде путешествует по новому маршруту, словно жалоба, которую он собирается подать, несостоятельна, жаловаться будет непросто, да и в какую инстанцию?

Ханс стоит в рубке, рядом со своим старым школьным приятелем Паулусом, который уже несколько десятилетий занимается этим мирным трудом и исправно получает зарплату лишь за то, что курсирует по свободному фарватеру между факторией и островами, а когда захочет, сидит на берегу.

На Хавстейне Ханс помогает принять на борт молоко, целый двадцать один бидон с пяти хуторов, они ставят бидоны на балластный блок и двигаются дальше на Скарвен, принимают еще пятнадцать бидонов, потом, на Лютвэре, следующие одиннадцать и ближе к вечеру приходят на факторию. Для визита к начальнику администрации уже поздно, поэтому Ханс идет к рорбю[5], которым островитяне могут свободно пользоваться, растапливает печку, варит кофе и ложится спать, решив, что утро вечера мудренее.

Утром он снова не идет в деревню. Возле пристани стоит пароход, связывающий остров Хуведёя с материком. И внутри у Ханса что-то происходит. Он садится на пароход, сходит на берег в городе, идет в лавку, торгующую снастями, и покупает четыре новых корзины с леской, восемь мотков снастей, буйреп, крючки, пенковую сеть и ножи. Затем он покупает кофе и мешок сахару, мешок гороха и банку копченых колбасок, рождественскую скатерть, три рождественских журнала для детей, две бутылки водки, восемь метров синей цветастой ткани на платья и комод с шестью ящичками, а в придачу – картину в рамке, на которой изображена лодка под парусом.

Тем же вечером он возвращается на пароме обратно, ночует в рорбю, загружает покупки на «молочную» шхуну и сходит на берег на Баррёе спустя ровно двое суток после отъезда.

На пристани его встречают домочадцы с двумя бидонами молока.

Самое сильное впечатление на них производит не комод, а рождественские журналы и скатерть. Но это пока они, поставив комод в гостиной, повнимательнее не рассмотрели его. Мария чует подвох. Она выдвигает ящички, и те радостно выкатываются, словно намасленные колеса по смазанным рельсам. У комода изогнутые ножки, которые заканчиваются маленькими кошачьими лапками, ящички и четыре скругленных угла украшены резьбой, а сзади прибита латунная бляшка. «Мебельных дел мастер Кофоед и сын, Нидарос», – читает Мария.

Она интересуется, что Ханс такое придумал. Комод ей, что, не нравится? – спрашивает Ханс. Мария интересуется, сколько он стоил. Ханс отвечает, что не помнит. Ему что, чек не дали? – спрашивает она. Он отвечает, что нет. Она выдвигает ящички, и снова задвигает их, и чувствует слабый аромат камфары, и гибискуса, и вишни, и непонятно, чего еще, она вдыхает аромат чего-то экзотического и смотрит на мужа, а тот, повернувшись к ней спиной, вбивает молотком гвоздь и вешает возле окна на восточной стене картину с лодкой под парусом. Проверив, что висит она ровно, он идет на кухню, садится в отцовское кресло-качалку, наливает себе стопку, закуривает трубку и говорит, что завтра они будут скот забивать. Свиней на Баррёе не всегда держат, но в этом году одна у них есть. Завтра пора ей умирать.

По другую сторону стола сидят Ингрид с Ларсом. Они читают рождественские журналы. Барбру тоже читает рождественский журнал, в нем и картинки есть.

Мария принимается стряпать ужин. Поужинав, они пьют кофе, и Барбру просит Ларса написать рождественские открытки для родственников на Бюёе и Йесвэре, чтобы потом отправить их с «молочной» шхуной. Потеряв от восхищения дар речи, Барбру следит за тем, как красиво Ларс выводит буквы.

Когда дети улеглись, Ханс налил три стопки, передал по одной Марии и Барбру и пододвинул к ним сто двадцать две кроны, чтобы этой зимой, пока он на Лофотенах, они не брали товары в кредит. Мария говорит, что это необязательно. Ханс возражает, что обязательно. Вообще-то это не его деньги, – упорствует она. Ханс сердится, вскакивает и уходит спать. Деньги остаются лежать на столе. Мария тоже поднимается и идет спать. Из южной залы до Барбру доносятся их голоса. А потом они стихают. Она осушает и свою стопку, и стопку Марии, подкладывает в печку дрова и уносит деньги к себе в комнату. У Барбру тоже имеется сундук.

Глава 39