Незримые

Ларс слышит, как Феликс смеется, и, обернувшись к Паулусу, говорит, что они сами отвезут сушеную рыбу в факторию и сдадут там.

– Ага, так у вас деньги, что ли, есть? – спрашивает Паулус с таким видом, будто ему что-то известно. Ларс говорит, что они получили целую долю за снасти, которые сдавали зимой в аренду на Лофотены. Паулус спрашивает, заплатили ли им уже. Ларс отвечает, что да, Эрлинг целый месяц назад с ними рассчитался, и снасти им тоже вернули – сейчас надо будет их подготовить к следующей зиме.

– Уже рассчитался? – недоверчиво переспрашивает Паулус.

– Да, – Ларсу кажется, будто беседа эта затянулась, ему не терпится пойти следом за остальными и удостовериться, что он и правда узнает Марию. Однако Паулус стягивает с головы картуз и говорит, мол, у него на вешалах только второсортный товар насушился.

– Падальницы напали? – интересуется Ларс.

– Да.

– Так у вас там просто жарковато.

Паулус возвращается на палубу с каким-то странным выражением. А Ларс, отвязав швартовы, не идет в дом, а стоит думает, что много чего он не знает, о мире, о ценах, а также не знаком с новыми владельцами фактории. Подумав еще, он идет в лодочный сарай, спускает на воду ялик, гребет через пролив и является в факторию, как раз когда там причаливает грузовая шхуна из Бергена, и на причале, где к вечеру жизнь замерла, снова начинается суматоха.

Ларс поднимается на берег и смотрит во все глаза, словно любопытный ребенок: он замечает, что на шхуну грузят соленую рыбу и что новый владелец очень молод, ему чуть за двадцать. Прежде Ларс видел его разве что мельком и теперь сильно удивляется: хозяин одет, как рабочие, а вот старый Томмесен всегда ходил в галстуке и жилетке, этот же отличается от работников лишь тем, что говорит громче и руки держит в карманах.

Воспользовавшись моментом, Ларс подходит к нему, как раз когда один из закупщиков, вышагивая между составленными друг на дружку ящиками соленой рыбы, указывает на тот, который работники спустят на пол и выложат из него рыбу на проверку, какая часть товара второсортица, и этот процентаж применят для всей партии. Это выборочная проба. Ларс видел такое и раньше, он знает, что момент решающий, от него зависит доход фактории, он решает судьбу всего зимнего улова. И тем не менее он спрашивает владельца фактории – Банга Юхансена, точно, так его и зовут, покупает ли он сушеную рыбу и сколько за нее даст.

Банг Юхансен бросает на него быстрый взгляд, но в слова не вслушивается, его внимание приковано к закупщику, тот только что показал на ящик, и, похоже, сделка получится выгодная, Банг Юхансен довольно улыбается и просит Ларса повторить вопрос. Ларс повторяет, и Банг Юхансен бормочет в ответ сумму и тотчас же добавляет, будто озвучивая прописную истину, что времена нынче сложные, перевозка дорогая и прочее в том же духе. О такой цене Ларс и мечтать не смел, его прикидки строились на том, что он слышал от Паулуса. Он спрашивает, когда можно сдать рыбу. Банг Юхансен замечает, наконец, своего собеседника и хочет уточнить, о чем тот, собственно, толкует. Ларс дожидается следующего вопроса:

– У тебя что, рыба есть? – удивляется Банг Юхансен.

– Да.

– Ты с островов?

– Да.

– Тогда пускай отец твой зайдет.

Ларса так и тянет ответить – я сам себе отец, но вместо этого он ждет, когда Банг Юхансен снова поймет, что сказал глупость, и спросит:

– И сколько ее у тебя?

– Это я пока не знаю.

– Ладно, давай привози.

– А пух? Пух возьмете?

– У тебя и пух есть?

– Да.

– Сколько?

– Этого я пока не знаю.

– Ладно, привози пух, поглядим на него.

Ларс готов сказать, что на пух с Баррёя и глядеть нечего, он чище золота, однако вместо этого спрашивает:

– А яйца?

Тут Банг Юхансен громко смеется и отвечает, что яйца они тоже берут.

– И где ж это ты, паршивец, так почернел-то?

По пути назад Ларс снова вспоминает вопрос, который Ханс задал ему однажды, когда они сидели в Паршивом саду и смотрели на новый лодочный сарай и пристань, был ленивый летний вечер, в такой вечер мысли способны объять все, и Ханс спросил, как Ларс думает, чего на Баррёе недостает? Ларс полагал, что Баррёй хорош такой, какой есть. Лодки, сказал Ханс. С двигателем. Шхуны. Куттера. По крайней мере, рыболовного бота. Пристань на скале и новый причал без пришвартованной лодки выглядят по-дурацки.

– Тут гавань плохая, – ответил тогда Ларс, это, кажется, было в прошлом году, а может, годом ранее, ему незадолго до того объяснили, почему «молочная» шхуна не может пристать тут в непогоду.

– Но камней у нас с избытком, – добавил Ханс. Из них можно сложить мол длиной метров пять-шесть на мысе возле шведской пристани – тогда и течение, и волны в заливе изменятся.