Незримые часы (СИ)

— Теперь ты знаешь все, — сказала Сюин, неожиданно вновь перейдя на «ты», — И моя судьба в твоих руках. Я знаю, что хоть и не осознанно, я стала участницей покушения на членов королевской семьи. Ты можешь забрать мою жизнь, если захочешь.

Она пыталась говорить спокойно, сдержанно и с достоинством, но голос её дрожал и срывался от страха и сдерживаемых рыданий.

— Однако я прошу тебя. Пожалуйста, принц Лиминь. Прости меня.

Когда девушка смотрела на него таким умоляющим взглядом, Даниил никогда не находил в себе сил отказать. Даже зная, что это глупо, даже понимая, что из него вьют веревки, он все равно всегда смягчался и приходил на помощь.

И все-таки сейчас возмущение так и лезло из него.

— «Прости меня»? Серьезно? Мы что, в детском саду? Ты подставила меня и участвовала в интригах против меня. Ты могла не знать, что в итоге мы с Веймином должны были погибнуть, но не могла не знать, что в рамках вашего плана умирали и другие люди. И теперь ты думаешь, что извинилась, и все забыто? Что тебе сойдут с рук твои преступления, потому что ты извинилась?

— Я так не думаю, — печально ответила Сюин, — Я знаю, что мне ничего не сойдет с рук. Я знаю, что заслужила смерть. И почти наверняка умру. Но я не хочу умирать. И поэтому все-таки прошу о прощении.

Отчаяние и обреченность в голосе девушки показались Дану ушатом холодной воды, остудившим пламя его гнева. Слишком хорошо были ему знакомы эти нотки. Слишком хорошо он сам помнил, что это такое: знать о неизбежном смертном приговоре и все-таки в глубине души надеяться на чудо.

Надеяться, что на очередном обследовании врач неожиданно скажет, что неизлечимая болезнь вдруг дала ремиссию.

Надеяться, что вопреки всему здравому смыслу безжалостный принц вдруг сжалится над заговорщицей из мятежного клана.

«Ты понимаешь, что тобой манипулируют?» — спросил он сам себя.

Вообще-то, он не был в этом так уж уверен. То есть, если бы она знала его историю, то несомненно, ее тон не мог бы быть случайностью. Но принц Лиминь отличался от него. Просить о милосердии третьего принца, одного из сильных мира сего, где жизнь человеческая стоит так мало, — это действительно больше походило на жест отчаяния.

И Даниил снова почувствовал себя моральным уродом, мучающим бедную девушку. Пусть даже она заслужила это, разве так велика была её вина? Доведись ему захватить Сяолуна или Миншенга, и он (по крайней мере, он на это надеялся) не сомневался бы. Но второй принц несомненно останется в стороне, а Миншенг принял легкую и быструю смерть, от копья и меча, как подобает заклинателю царства Шэнь.

Справедливо ли было, чтобы юная девушка, не стоявшая за организацией заговора и не убивавшая людей собственноручно, приняла кару заместо них?

И справедливо ли, чтобы за все за это так никто и не понес ответственности?

Сюин молчала, дрожа и ожидая своей судьбы. Едва ли она имела представление о его размышлениях на темы справедливости и ответственности, — а также об эмоциях, за ними стоявших.

Гнев, обида, жажда возмездия, призывавшие не простить, не спустить, боролись в нем с состраданием и элементарной человечностью, не позволявшими хладнокровно обречь на смерть юную девушку.

А выиграло, к его удивлению, что-то вообще третье.

— Что ты делаешь?! — удивленно и чуть испуганно воскликнула Сюин, когда Дан неожиданно перегнул её через колено.

— Я не возьму твою жизнь, — ответила он, — На этот раз. Я даже не выдам твоего участия в заговоре. Но сегодня я преподам тебе урок, который ты запомнишь надолго.

Говоря это, он решительным движением стягивал с неё сяку. Нежнейшая аристократическая кожа восхитительной попки покрылась мурашками, когда девушка попыталась вырваться, перевернуться...

...но он был сильнее.

— Пусти! — возмутилась Сюин, — Ты представляешь себе, что сделает мой клан, если...

Договорить она не успела. Не вступая в словесную перепалку, Дан отвесил первый шлепок раскрытой ладонью, и наследница Фен взвизгнула от боли и неожиданности.

Даниил уже знал, что в благородных семьях королевства Шэнь своих отпрысков никогда не пороли. А если точнее, то все телесные наказания, заслуженные ими, получал личный слуга, прислуживавший им всю их сознательную жизнь, — например, для Лиминя таковым был евнух Вон. Поэтому для Сюин подобный поворот был попросту немыслим.

И может, именно поэтому её попка оказалась такой чувствительной. Хотя Дан бил не так уж сильно, — в своем нынешнем теле он вполне мог бы и покалечить, — с каждым шлепком наследница Фен вскрикивала, дергалась и упрямо старалась не заплакать. Вырваться она больше не пыталась: то ли поняла, что это бесполезно, то ли согласилась, что порка все-таки лучше казни.

Дан же заставил себя признать, что ему это нравилось. Хоть и никогда не желал он быть тем, кто получает удовольствие от чужой боли, что-то неуловимо приятное было в том, чтобы чувствовать, что эта красотка — в его руках. Что это его выбор и его желание.