Незримые узы

Сэм Мэттьюз буквально излучал сексуальную энергию. Его тело словно рвалось на свободу из оков одежды: крепкие бедра, мускулистые икры, мужское естество — все подчеркивалось тесно облегающими джинсами. А сжатый кулак мог бы быть вылеплен самим Роденом.

В своих мечтах и снах Аликс уже знала это тело. Оно сливалось с ее собственным бессчетное число раз, овладевало им сотней способов… Только тогда Он не имел лица. Она осторожно продвинулась в первые ряды. Ее плоть буквально пела от восторга.

Вблизи внешняя привлекательность трибуна куда-то испарилась. Ничего общего с кинозвездой, героем ее девичьих грез: грубо высеченные черты лица, широкие скулы, неухоженная кожа в оспинах… Высокий лоб полузакрыт густыми прядями черных кудрявых волос. Что касается волос, то впоследствии он утверждал, что это, якобы, наследство бабушки-индеанки, но Аликс так никогда и не узнала, правду ли он говорил, потому что Сэм был по необходимости фантазером, и легенда об «индейской крови» могла возникнуть для отражения возможных нападок. Например, когда Мэттьюзу язвительно замечали, что если уж ему так не нравится Америка, то пусть убирается туда, откуда пришел, он мог ответить: « Якоренной американец, парень. Это ты пришел на мою землю!»

Но вся информация поступит к ней позже, а в тот ясный осенний день Аликс рассматривала Сэма с благоговейным трепетом, без тени скептицизма.

Он стоял расставив ноги и наблюдал, каких демонов выпустил на волю. Потом, точно уловив момент, когда крики стали постепенно стихать, а напряжение — ослабевать, снова воздел руки к небу.

— Молодцы! — воскликнул он. — Просто здорово! Но одних лозунгов мало. — Он слегка наклонился вперед и понизил голос: — Может кто-нибудь помочь мне и притащить сюда мусорную корзину? Любую, какая попадется где-нибудь здесь рядом.

Двое студентов-старшекурсников оказали ему эту услугу, притащив железный бачок, битком набитый банками из-под кока-колы и старыми газетами.

— Прекрасно! — произнес Сэм Мэттьюз. — Большая любезность со стороны славного города Бостона. Спасибо мэру Уайту.

Кто-то в толпе захихикал. Сэм присел на корточки и поковырялся в бачке.

— Ну вот, друзья, готово загореться! Великолепный мусор, осталось только его поджечь. Кто-нибудь из вас знает, что такое аутодафе? В Испании времен инквизиции существовал такой «акт веры» — аутодафе — публичное осуждение и сожжение на костре грешников. — Он полез в карман своей рубашки и достал оттуда кусочек бумаги.

— Это моя повестка. Она олицетворяет собой циничность, оскорбление всех идеалов, за которые раньше боролась эта страна. — Из другого кармана Сэм вытащил оранжевую зажигалку «Крикет». — А это, друзья, факел свободы. И теперь я хочу, чтобы каждый присутствующий здесь мужчина внес свою лепту в костер справедливости. Передайте мне свои повестки! Час пробил, братья! Сегодня или никогда! Не упустите момент, разожгите это пламя! Пусть его жар почувствуют в Белом Доме! Пришло время, когда настоящие мужчины делают свой выбор… Что такое? Я слышу, как кто-то бормочет о нарушении закона? Ничего подобного! Просто скажите себе, что настоящее преступление — только трусость!

На площади воцарилась мертвая тишина. Слово «преступление» обрушилось на толпу как ушат ледяной воды. И в самом деле наступило время принятия решения — когда каждый находящийся здесь молодой человек должен был спросить себя, хватит ли у него духу совершить то, что предлагает Сэм, и решимости нести за это ответственность.

Сожжение повестки расценивалось как прямое оскорбление власти. Мало кто не понимал, что за этим может последовать: в худшем случае — арест, суд, штраф в десять тысяч долларов и пять лет тюрьмы.

Все продолжали молчать. Всеобщее радостное возбуждение превратилось в кошмар неопределенности.

Серьезность создавшегося положения усугублялась еще и тем, что вдоль тротуара вытянулись в линию две дюжины полицейских с дубинками. Так что даже если правонарушителю удалось бы избежать ареста, остаться незамеченным он не мог. К тому же здравый смысл подсказывал людям, что в толпу наверняка затесались агенты ФБР, которые берут себе что-то на заметку, запоминают имена, лица… Вся эта суета могла заставить дрогнуть даже самого отчаянного смельчака.

Первой нарушила тишину Аликс, которая так и стояла у помоста, прямо напротив оратора.

— Я бы хотела… — вырвалось у нее, — я бы хотела сейчас быть мужчиной с повесткой, которую могла бы сжечь… чтобы подать пример другим!

Сэм Мэттьюз, находящийся всего в нескольких футах от нее, прорычал в знак одобрения:

— По крайней мере, нашелся хоть один человек, способный на активный протест! — Он наклонился и протянул Аликс руку, чтобы помочь ей взобраться на помост. Она вцепилась в свою юбку, стараясь одернуть ее пониже.

— Ну же, малышка! Иди сюда, и пусть все увидят, как выглядят по-настоящему мужественные леди!