Незримый фронт

— Окончил я, — говорил Албин, — только сельскую школу. До двадцатилетнего возраста работал в сельском хозяйстве. Книг или какой-либо литературы не только не читал, но и не имел о них никакого понятия. В 1911 году был взят на военную службу и заперт в казармы. В этом же году в тех же казармах мне попались люди, которые в обстановке строгой секретности стали объяснять бедственное положение крестьян в России. Эти люди называли себя членами партии социалистов-революционеров. Они говорили, что хотят лучшей жизни для крестьян и потому намерены свергнуть царя. Это мне пришлось по душе, и я примкнул к организации. Был ею принят и обласкан. Но развивался ли я политически, будучи уже членом организации? Нет. Политических книг не читал. Верно, я знал, что, кроме эсеровской организации, с царской властью борется рабочая партия, знал, что она проповедует марксизм, но что это за марксизм — не знал, и так все обернулось, что и не пытался узнать. Моими политическими врагами были помещики и царь. Я считал, что революция заключается в том, чтобы свалить царя, отобрать землю у помещиков и передать ее крестьянам. О другой революции я и представления не имел… Грянула война, и я весь отдался ей. За подвиги в 1914 году получил несколько наград и первый офицерский чин, а с ним и ту среду, которая довершила все остальное и довела меня до того, что я сейчас есть. Будучи политическим невеждой, мог ли я понять и принять Октябрьскую революцию? Я спорил с родным братом Тимофеем Албиным, который сразу же примкнул к Советской власти и вступил в РКП(б). Я называл его недалеким человеком, а в результате сам оказался недалеким…

Искренность, с которой Албин рассказывал о своем прошлом, видимо, и повлияла на решение суда, и ему еще снизили срок наказания с десяти до шести лет. К тому же в эмиграции он, по его словам, зарекомендовал себя положительно. Пережил безработицу, лишения, испытал всю горечь тоски по родине и понял, что ему надо возвращаться домой. Он вступил в «Союз возвращения на родину», был товарищем председателя этого союза, сидел за это один месяц в тюрьме при правительстве Цанкова и по ходатайству представителя РОКК[2] Корецкого, прибывшего из России в Болгарию по делам русских эмигрантов, был освобожден и на пароходе вывезен в Новороссийск.

Наш народ гуманен. В лагере Албин просидел всего два года и в 1926 году вышел на свободу…

— Это то, что сказал о себе Албин. А что не сказал? Есть такое? — спросил Коновалова начальник отдела, когда он познакомил его с этими материалами.

— В том-то и дело, что есть. Это и заставляет думать о нем, как о человеке, пришедшем к нам с камнем за пазухой.

Вот как в действительности жил Албин в эмиграции.

Убедившись, что дело генерала Толстова проиграно, Албин вместе с деникинской армией переправляется в Крым, к Врангелю. После ликвидации и этой цитадели белых на захваченном пароходе бежит в Турцию, в Константинополь. Турецкое правительство этот пароход переадресовывает в Болгарию, но и там его не принимают. Только приход двух французских миноносцев убедил правительство Стамболийского принять незваных гостей, полмесяца болтавшихся у берегов Болгарии.

Французское правительство не только помогло размещению белых в Болгарии, но и взяло их на иждивение. Каждому эмигранту выдавалось по пятьсот граммов хлеба, двести граммов мяса, триста граммов разных овощей и банка консервированного молока на день.

Обосновавшись в Болгарии, Албин пишет письмо генералу Толстову и уговаривает его опять начать борьбу с Советской властью, организовать разрозненные силы русского казачества и возглавить их. Ответ Толстова был проникнут признательностью Албину, но от предложенной ему почетной роли он отказался. Вскоре Албин выехал в Софию на среднетехнические курсы, открытые якобы группой профессоров и инженеров-эмигрантов с благосклонного разрешения болгарского правительства. На этих курсах Албин проучился девять месяцев, а после их окончания занял хорошо оплачиваемую должность на одном из болгарских предприятий. Известно, что на курсах изучалась и рекомендовалась такая политическая литература, как «Предшественники новейшего социализма» Каутского, «Политэкономия» Туган-Барановского. Дальше следует активное участие Албина в работе «Союза возвращения на родину», связи с белоэмигрантской организацией, размещавшейся в Париже, арест и высылка из Болгарии правительством Цанкова.

Если вспомнить, как в Харбине и Маньчжурии такие технические белоэмигрантские курсы японская разведка использовала для подготовки шпионских кадров, то это обстоятельство в биографии Албина заслуживает серьезного внимания и требует проверки. Не исключена возможность, что и здесь приложила руку какая-то разведка или «Русский общевоинский союз» (РОВС). Эта организация не гнушается, как нам известно, ни шпионажем, ни террором, ни засылкой в нашу страну своих эмиссаров для сколачивания повстанческих кадров.

— Логично, — отозвался начальник отдела, когда Коновалов закончил свой доклад. — Давайте проверим.