Незримый фронт

Они ушли, уводя на волосяном аркане барана. А Байжан, окруженный своими односельчанами, долго смотрел им вслед и молчал. Шестьдесят лет прожил на земле Байжан. И эта прокаленная зноем, неласковая и скудная земля была его родной землей. Здесь в молодости он батрачил у бая, а в годы гражданской войны в партизанском отряде громил белоказаков и алаш-ордынцев, сладкоголосых и свирепых в своей звериной ненависти буржуазных националистов, которые хотели, чтобы в казахских аулах все шло по-старому, как при царе. Он многого не знал, этот седой колхозный бригадир из маленького затерянного в песках чабанского поселка. Но он был умудрен годами, и жизнь наделила его зоркостью особого склада — зоркостью сердца. И поэтому, когда странные пришельцы скрылись в барханах, он сказал одному из подростков:

— Скачи в аулсовет. Расскажи все, что видел. Скажи: чужие люди в степи!

Сообщение Байжана Атагузиева резко изменило ход поисков. Ближайшая оперативная группа на конях устремилась к ферме. Путь был не близкий — километров семьдесят. Чекисты переправились вброд на левый берег Эмбы и вскоре случайно натолкнулись на следы недавней стоянки. В лощине среди примятого типчака валялись окурки немецких сигарет, карандаш, сломанный примус…

— Наследили изрядно, — заметил сотрудник Гурьевского УНКГБ Шармай, возглавлявший опергруппу и пораженный беспечностью гитлеровских агентов.

Шармай знал, что в этой местности привал можно сделать только в урочище Саркаска, где в двадцати километрах друг от друга находились два колодца. Интуиция подсказала, что, вероятнее всего, именно там можно застать непрошеных гостей. В надвигавшихся сумерках чекисты стали прочесывать степь. У первого же колодца они обнаружили свежеотрытые пулеметные ячейки, а когда, растянувшись редкой цепью, осторожно подъезжали ко второму, навстречу им ударили плотные очереди из пулеметов и автоматов.

Наступившая темнота оборвала перестрелку. Опергруппа еще долго кружила по окрестности, тщетно пытаясь снова вызвать на себя огонь и таким способом нащупать след ускользнувшей банды. Только к рассвету добрался Шармай до фермы. Здесь его ожидало неприятное известие. В эту ночь бандиты, которыми верховодил мнимый капитан, ограбили ферму. Они забрали лошадь, различные продукты и, угрожая оружием, увели с собой Байжана Атагузиева.

Шармай оставил на ферме засаду, а сам с частью своих людей немедленно отправился в погоню. Четкие следы бандитов уходили вверх по течению Эмбы. На последнем пределе сил, погоняя усталых коней, чекисты стремились сблизиться с бандой. Но тут злую шутку с ними сыграла погода. Внезапно разразился ливень, превратив солончаки в непролазные болота и начисто смыв следы. Шармай чуть не впал в отчаяние.

А той порой на ферму, где так предусмотрительно была оставлена засада, явились двое в красноармейских гимнастерках. Увидев наведенные дула винтовок, они бросили автоматы и подняли руки.

— Братцы! — плаксиво скривился один из них. — Не надо!.. Мы же с повинной…

Эти двое — Бастаубаев и Калиев — заявили, что они входят в состав особого диверсионно-террористического отряда, состоящего из четырнадцати человек. Отряд доставлен в прикаспийскую степь двумя рейсами специального самолета, вооружен автоматами, гранатами и пулеметами. Часть снаряжения закопана на базе в урочище Саркаска. На вопрос, кто командует отрядом, последовал ответ:

— Обер-лейтенант немецкой армии Алихан Агаев.

Чекистам тогда, на ферме, было недосуг выспрашивать подробности. Надо продолжать преследование банды, перекрыть пути ее возможного выхода на Ташкентскую железнодорожную магистраль, отыскать базу в Саркаска и установить там засаду. А пока они занимаются этими срочными делами, вернемся несколько назад и попытаемся осветить отдельные весьма колоритные детали биографии агента гитлеровской секретной службы Алихана Агаева, по кличке Иранов. При этом наш рассказ будет основан не только на протоколах допросов захваченных диверсантов и некоторых документах, но и на подлинных записях дневника самого Агаева, который оказался в распоряжении советской контрразведки.

В ноябре 1941 года в боях на ближних подступах к Москве на сторону немцев перебежал командир кавалерийского взвода Агаев (на самом деле он носил иную фамилию, но для удобства изложения будем придерживаться имени, под которым этот предатель был известен в кругу нацистских шпионов). Перебежчика, минуя прифронтовые лагеря для военнопленных, направили в южногерманский город Ставнау. Отсюда Агаев обращается с письмами к верховному командованию вермахта, клятвенно уверяя в преданности «великому фюреру германского народа» и предлагая свои услуги в качестве вербовщика наемников для фашистской армии. Вот строчки из дневника:

«Находясь в Ставнау, 17 февраля впервые написал письмо в Берлин, где выдвинул вопрос об организации отряда казахских джигитов и взятии этого вопроса в свои руки».