Незримый фронт

Вечером с привала бежали Бастаубаев и Калиев. Разъяренный главарь отобрал у рядовых диверсантов документы, усилил на ночевку охрану, назначая на посты преданных ему людей. На третью ночь скрылись в барханах пятеро, а потом еще двое. Они бежали от Агаева, словно от чумы. Бежали, не рассчитывая особенно на прощение, потому что это были не наивные люди, затянутые обманом в сети фашистской разведки, а матерые головорезы. Среди них были сыновья крупных баев, уголовник-рецидивист, старший полицейский из концлагеря в городе Сувалки, истязавший заключенных, и даже бывший палач из гестаповской тюрьмы. Но они все-таки бежали, влекомые крохотной надеждой. А с Агаевым, и это они отлично понимали, их неотвратимо ждала только смерть.

Теснимый оперативными группами, Агаев петлял по урочищам, стараясь прорваться то в горы Алатау, то к линии железной дороги. Вместе с ним остались два его заместителя — Бесиналиев и Баташев, старший радист Закиров и адъютант Днищев. Утром 20 мая в песках, на подходе к нефтекачке № 3, чекисты зажали в кольцо командную верхушку диверсантов.

Один из оперативных работников, пригнувшись к бархану, крикнул:

— Сдавайтесь, Агаев! Вы окружены!

В ответ резанули длинной очередью из автомата. Чекист тщательно прицелился и первым же выстрелом сразил автоматчика. Через полчаса все закончилось. У чекистов был легко ранен лишь боец военизированной охраны нефтекачки. А в барханах, присыпанные песком, валялись пять трупов…

Из полевой сумки Агаева извлекли несколько тетрадных листочков. Начальник оперативной группы УНКГБ Лопатко мельком взглянул на них и не поверил своим глазам. Он тут же высказал Шармаю смелое предположение.

Шармай недоверчиво покачал головой:

— Ну, знаете! Такого еще не бывало. Да и быть не может! Что они — совсем с ума посходили?

Но Лопатко оказался прав. Эти листочки, пожалуй, были самым ценным трофеем чекистов. Вряд ли когда-нибудь станет известным, почему Агаев таскал их в своей сумке и перед вылетом из Бухареста не отдал Гамке. Да это теперь и не имеет значения. Драгоценные листочки, аккуратно размноженные, долго оставались очень важными документами советской контрразведки. Ведь на них рукою Агаева были записаны имена, фамилии, год и место рождения агентов, лично завербованных им для фашистской разведки!

Вскоре опознали того, кто скрывался под фамилией Агаев. Это был некий Амирхан Тлеумагамбетов, служивший в начале тридцатых годов агрономом в Жилокосинском райземотделе. Вспомнили, что в молодости он околачивался в белокошемных байских юртах и был из породы тех пакостных людишек, которых в свое время в русских селах называли метким словом — подкулачник.

Но последняя страница в истории этой безумной авантюры еще не была дописана. Среди пойманных девяти диверсантов оказался радист Махмудов. Ему были известны код, пароль и переговорная таблица большой рации. Приближался день, когда Агаев обещал связаться с берлинским радиоцентром. Диверсанты рассказывали, что главарь хвастался, будто бы по первой же его просьбе в советский тыл забросят остальных людей из отряда «Алаш». Тогда родилась мысль завязать с шефом Агаева радиоигру.

В конце мая вызвали Берлин. В эфир ушла шифровка:

«Все благополучно. Приемник исправили. Жду обещанного. Иранов».

Через два часа поступил ответ:

«Посылаем гостей. Разложите костры в квадрате 20—43».

Точно в указанный срок в квадрате, расположенном в районе степной реки Сагыз, появились в ночном небе бортовые огни немецкого самолета. Вспыхнули костры. В окопах с пулеметами и автоматами замерли чекисты, ожидая, что вот сейчас им придется встретиться с основными силами агаевской банды. Но на берега Сагыза приземлилась только тройка парашютистов. Ошалело озираясь по сторонам, парашютисты подняли руки и торопливо объяснили, что к отряду «Алаш» не имеют прямого отношения. И тут выяснились любопытные подробности. Эти трое оказались теми «земляками», которые приходили к диверсантам на «Виллу Габбель». Они являлись тайными сотрудниками гестапо и должны были следить за ходом восстания, поднятого Агаевым. Видимо, и в главном управлении имперской безопасности не сомневались в успехе затеянного заговора и пытались заблаговременно подключить к нему своих агентов.

…Тихое безветренное утро выдалось в тот день, когда хоронили Байжана Атагузиева. После запоздалых весенних ливней ходко пошли в рост травы, и в урочищах среди типчака и белых прядей ковыля полыхали золотистые огоньки тюльпанов. В горестном молчании люди предавали земле прах Байжана Атагузиева. И над его скрытой охапками тюльпанов могилой, где через семь дней аульные женщины по обычаю предков возведут глиняные стены мазара, ударил залп.

С воинскими почестями хоронили старого колхозного бригадира. Три раза разносило эхо над всей окрестной степью звуки залпов, потому что в тот час на пологом берегу казахской реки Эмбы хоронили человека, который пал, сраженный вражеской пулей, пал как солдат, защищая свою родную советскую землю.