Незримый фронт

На кого была рассчитана эта писанина, неизвестно. Во всяком случае, в 1944 году гитлеровские вояки продвигались совсем в обратном направлении.

В ослепленном ненавистью мозгу Агаева, возможно, витали безумные видения, и он действительно верил, что достаточно ему появиться в казахской степи вместе со своими «есаулами», как толпы джигитов сбегутся под зеленое алашское знамя. Непонятно другое: как могли поверить в эту бредовую идею его хозяева. А ведь поверили! Недаром же они так щедро, сверх всякой меры вооружили агаевскую банду. На пятнадцать человек приходилось тридцать шесть единиц оружия, от пистолетов до пулеметов с запасными стволами, десятки коробок кристаллического и эластичного тола, четыре электровзрывательных устройства, сто сорок зажигательных шашек, три рации (одна дальнего и две ближнего радиуса действия), более семисот тысяч рублей советских денег, сумка с ампулами различных ядов, около трех тысяч листовок и даже походная типография с печатным станком, шрифтами, запасом бумаги, краски и готовыми клише антисоветских карикатур.

Приехав в Бухарест, диверсанты поселились в двухэтажном особняке, что стоял в живой изгороди акаций в полукилометре от военного аэродрома Банази. Над входной дверью поблескивала белая эмалированная пластинка с надписью: «Вилла Габбель». Агаев распорядился, чтобы никто не смел отлучаться с виллы, а сам целыми днями пропадал на аэродроме. Как-то под вечер вместе с ним на виллу пришли трое в немецкой армейской форме без погон. Они внимательно, словно запоминая, вглядывались в лица диверсантов, и один из пришедших, полный рыжеватый казах, насмешливо бросил:

— Эй, земляки! Что носы повесили?

Настроение у них и вправду было неважное. Они понимали, что теперь-то наверняка предстоит отправка в советский тыл, и поэтому изрядно трусили, заглушая страх шнапсом. Сидя за ужином, Муса Куттубаев вдруг саданул кулаком по столу:

— Все одно пропадать! Лучше уж явиться сразу к властям. Может быть, простят…

Его испуганно толкнули в бок: замолчи, мол, Агаев услышит. Но Муса с хмельной удалью кричал:

— Ну и пусть! Все равно всем нам крышка!

Утром Агаев построил диверсантов во дворе виллы и велел Куттубаеву выйти из строя. С недоброй, темной улыбочкой он спросил:

— Значит, хочешь к большевикам перекинуться? Отвечай!

Муса молчал, обреченно уронив голову. Через минуту он упал с простреленной грудью. Пряча пистолет, Агаев сказал:

— Видели? Так я поступлю с каждым, кто попытается покинуть ряды «Алаша».

Отряд разделили на две группы. С первой в самолет погрузился Агаев, а со второй — его заместитель Бесиналиев. В обоих рейсах на борту четырехмоторного бомбардировщика находились зондерфюрер Граве, обер-лейтенант Гамке и лейтенант Паулюс, который обучал в Люкенвальде диверсантов прыжкам с парашютом. Он остался недоволен своими учениками. Всех, за исключением Агаева, пришлось силой выталкивать из самолета. Вернувшись в Бухарест, Граве и Гамке прочитали первую шифровку:

«Обе группы благополучно соединились в районе Саркаска. При посадке поврежден приемник большой рации. Следующий сеанс связи после 25 мая. Иранов».

Обер-лейтенант Гамке поспешил в Берлин, чтобы сообщить шефу о результатах заброски. И, докладывая, он, конечно, умолчал о том, что на обратном пути не смог удержаться от соблазна и разрешил командиру самолета обстрелять на Гурьевском рейде мирные беззащитные корабли.

Почти неделю пробыл Агаев в урочище, не решаясь оторваться от базы. Только 11 мая, прихватив пятерых диверсантов, он отправился на ближайшую колхозную ферму. Ему не так уж хотелось отведать свежей баранины, как узнать, не скрываются ли здесь, в барханной глуши, дезертиры, которых можно вовлечь в отряд «Алаш». Но на другой же день после, казалось бы, невинного разговора с бригадиром он увидел редкую цепочку вооруженных конников и ужаснулся, догадываясь об истинной цели их появления в Саркаске.

— Это нас выдал тот старик с фермы! — объяснил Агаев и приказал открыть огонь.

Под покровом ночи диверсанты оторвались от чекистов. Убегая, они ограбили ферму и, зверски избив, увезли с собой Байжана Атагузиева.

Ливень настиг Агаева в урочище Жана-Секе — неширокой с отлогими краями впадине, задохнувшейся в горьком запахе полыни. Верховой ветер разогнал тучи, и косматое солнце снова палило землю. Диверсанты, промокшие до нитки, лежали на траве и молча глядели, как Агаев ведет к гребню урочища Байжана. Они не слыхали, что сказал Агаев и что ответил ему старик в разорванной сатиновой рубашке и с руками, туго стянутыми веревкой. В слепящем мареве на гребне будто врубились две черные фигуры. Видно было, как старик плюнул в глаза Агаеву, а тот медленно поднял пистолет. И степь отозвалась на звук выстрела коротким и гневным эхом.