Незримый поединок

«…Несмотря на ловушки, на толчки, на выбоины, продолжаешь двигаться… Вам тридцать семь лет…»

«Мне тоже тридцать семь», — подумал он. И нахлынули воспоминания. Жизнь бросала Константина Петровича Дубровина по своему бурному морю. Сын кадрового военного, он исколесил с отцом чуть ли не всю страну — Прибалтика, Сахалин, Урал, Кавказ, Поволжье… Здесь, на Волге, отец тяжело заболел и умер от мучительной болезни — рака пищевода. Мать Дубровина, бесконечно любившая мужа, переживала его смерть очень тяжело. Из тихого волжского городка, утопающего в белоцветье яблоневых садов, она переехала к родственникам в Янги-Наукат, высокогорный поселок, зажатый каменными тисками Тянь-Шаня.

О Тянь-Шань! Эти горы грозят недостижимостью, их вершины белеют, как шапки степных кочевников, а островерхие гряды словно огромные пики древнего войска. Синий колодец неба, сизые туманы, бродящие по предгорьям на рассвете, даль без конца и края… Север и юг — все смешалось в тебе: ярко-зеленая мурава, зной и холодное дыхание ледников. Кто хоть раз это видел, на всю жизнь оказывается твоим пленником…

Вечерами Костя Дубровин просиживал над потертой географической картой, бредил Пржевальским и Джемсом Куком, биографии которых буквально выучил наизусть. Он хотел поступить в мореходное училище… О любви Дубровина к морю в милиции знал каждый. Когда однажды его наградили именными часами, корреспондент милицейской газеты спросил: «Почему вы поступили в милицию?» Он уже вытащил блокнот, карандаш, но Дубровин огорошил его:

— Никогда я не думал о милиции. Мечтал о море. А в милицию из-за товарища поступил. Убили товарища, с которым вместе хотели поступить в мореходное училище. Собирались ехать экзамены сдавать, а за неделю до отъезда смертельно ранили его. Он служил в уголовном розыске. И я дал себе слово… Знаете «Поэму о ненависти» Георгия Граубина?

Лейтенант убит не на войне,
Лейтенант ночами снится мне.
Это моя рана ножевая,
Ей болеть во мне, не заживая.
Что сказать мне матери, жене?
Лейтенант убит не на войне…

Больше вопросов корреспондент не задавал.

Сколько воды с тех пор утекло, сколько лет с той поры пролетело?

Дубровин подошел к зеркалу — скосил глаза: много седых волос на затылке. Сначала он вырывал их, теперь уже перестал обращать внимание. Стареть не охота, однако.

Дубровин захлопнул книжку, разделся, выключил свет и тихо, стараясь не разбудить спящих, на цыпочках двинулся в спальню. Жена открыла глаза.

— Ты что — не спишь? — спросил Дубровин.

— Так… думаю…

— О чем?

Она подавила вздох:

— Как с Олежкой быть?

— Олюшка… — Дубровин обнял жену. — Пусть поживет пока у нас.

— Скажи, Костя, а может так быть…

Она замолчала.

— Ну?

— Глухарь… Где он?

— На него всесоюзный объявили, Оля. Но, по-моему, он где-то здесь. И, в конце концов, мы нападем на его след.

— Он знает, что Елена умерла?

— Наверное.

— А почему он не уезжает в другое место? Если ты говоришь, что он здесь, значит что-то его удерживает?

— Видимо…

Дубровин увидел — глаза у Ольги странно мерцали в темноте. Он поцеловал ее в щеку, потом в теплые длинные ресницы и почувствовал на губах соленый привкус.

8. НАПАЛИ НА СЛЕД?

Выскочив из машины, Дубровин почти бегом направился к подъезду. В полутемном коридоре он столкнулся с уборщицей. Загремело ведро.

— Опять вы, полуночники, сидеть задумали, — выжимая тряпку, заворчала уборщица. — Ты, Костя? Шел бы домой, отдохнул.

— Скоро, скоро, тетя Маша, — успокоил ее Дубровин и заспешил по коридору.

— Только вы одни и сидите по ночам из розыска. Иди, иди, там тебя Александр Ильич дожидается, только что приехал.

Дубровин заглянул в кабинет начальника угрозыска — там было темно. Он свернул в узкий проход направо — здесь было еще три кабинета. Самая крайняя дверь открыта. Он услышал громкие голоса: приглушенный шаляпинский бас Александра Ильича Мартынова и тенорок Саши Нестерова.

Дубровин взглянул на часы — четверть девятого. Он усмехнулся, заглянул в дверь.. На рабочем столе Мартынова стояла литровая бутылка молока и маленькая буханочка черного хлеба. Мартынов хрустел подгорелой коркой и разглядывал стакан. На стакане выгравированы цветы. Когда он наклонял стакан, тень от цветов колебалась на молоке. Мартынов пил эти цветы вместе с молоком, но они возникали снова, пока он не осушил стакан до дна.

— Ну, что? — спросил Мартынов.

— Всех владельцев частных «волг» перебрали, — усаживаясь на стул, сказал Дубровин. — Как в воду канула та машина.

— Да и с этим ограблением пока не лучше обстоит, — заметил Мартынов.

В самом деле, таких дерзких ограблений в области не было давно.

Дубровин перебирал в памяти всех известных ему уголовников, которые уже перебывали в местах не столь отдаленных, а также и тех, кто пока еще разгуливал на свободе. Нет, ни на чей почерк не было похоже. Так думали и остальные сотрудники.