Незванный гость

— Скотина! — смогла наконец довольно внятно выговорить я.

— Ну не стоит так переживать. Умейте проигрывать достойно. Думаю, минут семь вы еще проживете, пока яд окончательно не разложится. Ведь он не оставляет никаких следов в крови, верно? Так что вас найдут задохнувшейся от угарного газа. Очень правдоподобное короткое замыкание я вам обеспечу…

Ну давай, Женя, шевели извилиной! Не может же не быть выхода из ситуации!

Человек в темноте тихонько засмеялся:

— Ну не забавно ли, погибнуть от собственного оружия! И никаких следов насилия, я вас даже связывать не стал; яд — лучшие кандалы и не оставляет рубцов на коже. Ну скажите, когда вы сможете двигаться? Десять, пятнадцать минут? Знаю, все равно не скажете. Впрочем, этого и не нужно, я вижу, с какой скоростью вы приходите в себя. Так что вы еще увидите, как вспыхивает проводка, плавятся стеновые панели… Вот только потушить пожар вы уже не сможете. А интересно, очень ядовитый дым дает этот синтетический ковер? Хотелось бы, чтобы вы почувствовали, что значит гореть заживо.

Перед моими глазами закачалась маленькая пластиковая коробочка. Мой биппер.

— А ведь я ожидал чего-то подобного. Неужели вы думали таким образом от меня защититься?

Чего он издевается? Хочет насладиться моим поражением? Есть, поняла. Ну конечно же, у живого человека не может не быть хотя бы одного слабого места.

У Кукловода этот пунктик, эта уязвимая точка — тщеславие, которое он наверняка называет гордостью художника.

Именно оно заставляет его строить сложные, но безупречно выверенные комбинации. Именно это извращенное чувство собственного превосходства заставляет его так рисковать. Да он же упивался собственным величием, когда заставлял людей выполнять свои замыслы, когда делал других частью своей игры, чтобы они, сами того не подозревая, плели сеть. Его сеть.

Мысль моя лихорадочно заработала.

Да, это так. Я неожиданно нащупала, что двигало Кукловодом. Единственная черта характера, роднящая его, «сверхчеловека», с нормальными людьми, — любование собственным совершенством. И в этой ахиллесовой пяте — моя единственная надежда на спасение. Если мне удастся его разговорить, польстить его тщеславию… Заставить раскрыть передо мной, беспомощной жертвой, маленькие секреты его мастерства, которые привели его к победе…

Он не может не купиться на искреннее восхищение. Талант без поклонников — не талант. А кто еще сможет оценить все величие его замысла, как не я?

Кукловод ошибся всего минут на пять. Продержаться еще двадцать минут, и способность двигаться ко мне вернется. Конечно, не полностью, но все, что мне нужно, — прыгнуть к двери и сунуть руку на полку, за револьвером. И тогда мы с ним еще потягаемся.

Но мой противник, невидимый в темноте, прекрасно видел мое ярко освещенное лицо. И мой быстрый взгляд, брошенный на полку, не укрылся от его внимания.

— Даже не думайте, такой возможности у вас не будет. Я вам ее просто не оставил.

— Что… вы… — прокаркала я.

— …имею в виду? Только то, что ваш пугач я уже разрядил. А зачем вам разряженный револьвер? Знаете что? Я подстрахуюсь. Я не дам вам семи минут. Подожду, пока пожар разгорится, и тихонько исчезну.

Я наконец вполне овладела своим голосом, чтобы сделать первый, пробный ход. Только бы сработало…

— А хотите узнать, как я догадалась?

— Повторяю, вы меня разочаровали. Я так старался дать вам намек. Сначала — Семаго, потом эти письма… Неужели вы не уловили сходства?

Есть, сработало! Кукловод проглотил наживку. Ну, теперь держись.

— Я никак… не могла разобраться… вот в чем, — начала я, едва ворочая языком. — Зачем было изображать, что письма написаны безграмотным маньяком?..

Голос возвращается с каждым словом. Очень хорошо; на данный момент голос — мое единственное оружие. Я откашлялась и продолжила:

— …Такого Гарик просто не испугался бы. И пришлось проникать к нему в дом, чтобы оставить второе предупреждение. Что за бессмысленный кураж? Тот, кто так ненавидит своего врага, просто не может позволить себе эти вольности.

Кукловод все так же без выражения спросил:

— А вы все же почувствовали?..

— Тогда еще только задумалась. Психологическая неувязка. Враг Гарика должен был быть захвачен одним чувством — чувством мести, которое гонит его прямо к цели. А здесь автор письма словно играет: а ну-ка догадайся, кто я. Но потом я поняла, что играли вы не с Гариком. Он тут вообще ни при чем. Вы играли со мной.

— И тем не менее поверить в это вы не смогли, а?

— Да, я не могла поверить в очевидное — что кто-то задумал настолько сложную комбинацию только для того, чтобы выманить меня. Не могла поверить, что можно как-то заставить Гарика обратиться именно к Семаго, а того — позвонить мне.

— Ну да, ну да, — мой собеседник начал заводиться, — никто не может поверить, что именно за него взялись всерьез.

— А кстати, почему именно Гарик?