Больше четверти века прошло со дня последней встречи Ольги и князя. Именно князь был возле ее отца, когда тот бежал. Именно он занялся потом Ольгой, ее документами, ее учителями, ее замужеством. Это тяжелое лицо с черными глазами навыкате под черными выгнутыми бровями, с очень резко очерченными губами, с двойным подбородком было как бы лицом ее несчастья. Теперь этот Петр Великий стал стариком, у него седые волосы и живот, как бочка… Да, вот уже четверть века прошло с тех пор, как Ольга ушла из навязанной ей жизни, просто взяла и ушла, даже не хлопнув дверью. Первые двенадцать лет, прожитых в Советском Союзе, оставили на Ольге более глубокий след, чем все то, что ей пытались внушить позднее, чем все то, что пытались предпринять, чтобы дать ее жизни определенное направление. Князь смотрел на эту высокую женщину, прислонившуюся спиной к камину, и ему вспоминалась та совсем молоденькая девушка в глубине парка в Ницце… Это было сразу же после бегства ее родителей, их спрятали там, на этой расположенной около русской церкви вилле, окруженной огромным парком… Он, как сейчас, видел Ольгу в желтой аллее мимоз… ах, как она была хороша в четырнадцать лет! Фигура, как у мальчика, как у маленького гимнаста… и прелесть, нежное очарование… Ему слышался ее крик: «Опять вы, всегда вы, везде вы!…» Щенок, бросившийся к ногам Ольги, отвел выстрел: она стреляла из маленького револьвера. Если бы не щенок, она бы наверняка ранила князя, может быть, даже убила бы его. Князь понял тогда, на что способна женщина, когда ее страстная политическая убежденность наталкивается на преграду… Так по крайней мере объяснил себе князь чувства Ольги. И он говорил тогда, так же как повторял это и теперь, что в его время одна лишь любовь могла довести женщину до преступления. И вот его невестка, раздираемая противоречиями между любовью и убеждениями, покусилась на самоубийство… Да, если бы не щенок… Отец Ольги прибежал слишком поздно: когда он схватил дочь за руку, она уже выстрелила.
Между Ольгой, которая стояла прислонившись спиной к белому мрамору камина, и князем, прислонившимся к двери на другом конце салона Сюзи, молчаливо присутствовавшей при их встрече, стеной встала прожитая жизнь. Жизнь с того момента, когда князь появился на Ольгином горизонте… Если для Ольги жизнь была трагедией, то для князя, в этой части, она была невыгодной сделкой. Отец Ольги по занимаемой им должности встречался со многими людьми, и было нетрудно подмешать к ним «соглядатаев». Никому не приходило в голову, что этот человек, приятный в обращении, хотя несколько замкнутый, член партии, может в один прекрасный день «выбрать свободу», как принято говорить в наши дни. И вдруг подкарауливавшим его людям почудилось, что он идет навстречу, что он прислушивается… А потом он без обиняков предложил сделку. Князь, который взялся, после того как чудовищный скандал уже разразился, довести дело до конца, так и не смог себе составить точного представления об этом человеке… Иногда ему казалось, что поведение его объяснялось страхом… Перед кем? перед чем? Может быть, он в чем-то провинился и боялся, что по возвращении в Москву ему не поздоровится? Возможно… Говорили, что он как раз должен был вернуться, что его отозвали. Во всяком случае, очутившись «под покровительством» и не без средств, этот человек решил, что он в расчете. Он так и не сделал обещанных разоблачений. И если он и располагал какими-нибудь интересными сведениями, то унес их с собой в могилу. В общем единственная прибыль заключалась в самом факте скандального бегства советского служащего, это было само по себе неплохо, но не стоило затрат, произведенных французским Министерством внутренних дел и лично самим князем. Князь старался оказать давление на этого человека, но создавалось впечатление, что отец Ольги, освободившись от какого-то панического страха, не боялся уже больше ничего – ни тюрьмы, ни смерти. Ни бесчестья. Ведь он все равно уже был навсегда обесчещен. Да, в смысле характера Ольга была в отца, она тоже не боялась ни тюрьмы, ни смерти. А бесчестье… Несчастная, ока считала себя обесчещенной на веки веков.