Я, как уже отмечала, прекрасно знала этот склад и весь тот хлам, который там находился. Для подобного хлама, считала я вполне обоснованно, даже замка не требуется – это были разломанные стулья, столы, какие-то перекошенные лавки, разбитые бутылки и банки. Конечно, вспомнив фильм «Операция Ы» я сразу догадалась, что «всё уже украдено до нас». Я не сомневалась, что все наиболее ценные вещи были растащены обслуживающим персоналом лагеря ещё раньше, может быть, даже до открытия лагерной смены. Совершившееся же сегодня ночью таинственное ограбление было умело разыграно, чтобы замести следы подлинного расхищения выделенного для лагеря и без того скудного имущества.
Такой вывод я сделала не случайно. Скорее всего, работники лагеря посчитали, что, поскольку, лагерь дешёвый, для детей бедных родителей, то и особо контролировать, что в этом дешёвом заброшенном лагере действительно происходит, никто из начальства не будет.
Я не сомневалась, что чуть позднее руководители составят подробный список якобы украденных (а на самом деле расхищенных ими же) вещей и предъявят этот липовый список следственным органам и, постепенно, дав кое – кому на лапу, замнут это дело.
Все – и взрослые, и дети на лагерной линейке стояли ошарашенные, прекрасно понимая, что последует за подобным заявлением. Тем не менее, начальница продолжала вещать:
«Наши бдительные сторожа часа в два ночи, именно в то время, когда начался сильный ливень, слышали очень странные подозрительные звуки со стороны корпусов двух старших отрядов. Склад, как вам всем известно, расположен как раз между первым и вторым корпусами, где находятся первый и второй отряды. Выломать дверь на склад могли только старшие. Младшим это не под силу. Да и вещи взяты именно такие, которые могут здорово пригодиться именно старшим. – Здесь начальница замолчала и, многозначительно взглянув, сначала в сторону второго а, затем нашего, первого отряда, убеждённо продолжала. – Так что признавайтесь, дорогие мои, чтобы не доводить дело до унизительного обыска в ваших палатах, в ваших тумбочках и кроватях, а также в ваших вещах».
«И в ваших штанах и трусах» – тихонько сострил Витька Молчунов, по прозвищу Молчун, стоящий рядом со мной.
Здесь я не выдержала (гордость и независимость, видимо, вернулись ко мне) и громко спросила:
«Надежда Марковна (я чуть не сказала «Марковка», как мы её за глаза называли), как же так получается? Если сторожа что-то слышали, так почему они сразу не помчались на подозрительный шум, почему они сразу не подняли тревогу? На то они и сторожа, а, так, какой от них толк?»
Начальница сразу покраснела, как свекла и невнятно пробормотала:
«Дело сторожей – охранять вход в лагерь, чтобы в него никто ночью не проник, а не носиться по всему лагерю впотьмах».
Я моментально «отвела удар», смело заявив:
«Толку от подобных сторожей – абсолютный нуль. Они самая настоящая дырка в бублике, потому что с другой, самой опасной стороны лагеря, со стороны леса, изгородь полностью разломана. Так что, получается, заходи кто хочешь. Это, во-первых. А во-вторых, лагерь в ночное время должен быть немного освещён специальными прожекторами, поэтому не должны сторожа носиться впотьмах, а должны моментально подойти при небольшом освещении, да ещё со своими фонариками к тому самому месту, откуда они услышали подозрительный шум. Вот именно так они и обязаны были поступить».
Здесь я остановилась, мне не хотелось продолжать, но гордость и самолюбие сделали своё «чёрное» дело и я, ещё более уверенно продолжала, смотря прямо в лицо начальству:
«И, между прочим, ночные сторожа должны систематически обходить лагерь с фонариками в течение ночи, особо обращая внимание на северо-восточную часть лагеря, потому что там тёмный болотистый лес, а забор сломан. Поэтому со стороны леса, особенно ночью, может явиться, кто угодно и спокойно проскользнуть и к складу, и к любому другому помещению, а затем этим же путём тихонько удалиться».
Говоря всё это, я очень чётко понимала, что нарываюсь на крупную неприятность, что мне давно необходимо кончить этот своеобразный «разнос» начальства, но мой язык, как помело, продолжал бормотать (теперь, это от меня уже не зависело):
«И, вообще, лагерь со сломанным забором в самой опасной его части открывать было нельзя. А то, получается, вы сами себе проблемы создаёте».
Я хотела закончить фразой: «головой надо думать и инструкции соблюдать», но воздержалась, понимая, что это будет уже слишком, что я и так «перевыполнила план» по дерзости и наглости по отношению к руководителям.
По мере моего выступления лицо начальницы стало багровым и она, с трудом сдерживая свой пыл, прошипела в микрофон, да так, что у многих детей и взрослых мурашки по телу забегали.
«Филонова, сразу после линейки немедленно в мой кабинет. Воспитателя прошу проконтролировать. – А затем, видимо, боясь, что я ещё что-нибудь «отмочу» быстро продолжила, переведя разговор на другую тему, – а теперь перейдём к сегодняшним мероприятиям…».