Незваный гость

Ящик стола скрипнул; Григорий Ильич опустил в него руку, пошарил, извлек обрезок веревки, спрятал, сызнова пошарил и выложил на зеленое сукно ленту не определенного мною навскидку материала в лилово-зелено-бурых разводах.

Провидица посмотрела, ее жирно подведенные губы сложились в брезгливую гримасу.

— Навский артефакт подчинения, сейчас неактивный. Где нашли?

— С этой вот барышни снял.

Серебристые глаза мадам взглянули на меня мельком.

— И каким же образом, господин пристав? В дудку дудели? Арканы плели? Хотя погодите, — она вытянула складчатую черепашью шею, — вы его разорвали чем-то мощным.

Волков кивнул на стенной шкаф, к дверце которого была прислонена трость. Фараония проследила за его взглядом, кивнула.

— Достойная работа. Что ж, артефакт вы уничтожили, починке он не подлежит, а жаль, стоит он немало. Простите, чисто гипотетически, если предположить, что существует некий тайный рынок навских диковинок, цена достигла бы двух тысяч серебром.

— А действовал как? — спросила я, черный рынок меня не интересовал.

Собеседники повернулись ко мне с таким видом, будто стена заговорила. Пришлось уточнить:

— Когда в силе был.

Мадам сложила губы трубочкой и издала мелодичный долгий свист. Лента на столе ожила, свилась кольцом, стала похожа на безголовую, но весьма опасную притом змею, и опала, только свист прекратился.

— В комплекте дудочка должна идти для управления, — пояснила Фараония. — Не простая, навья, без нее артефакт с жертвы не снять. Жертва же волю теряет, дудочнику подчиняется, что он скажет, то и исполнит.

— А чтоб набросить? Это только дудочник может?

Мадам посмотрела на Волкова, тот кивнул, чтоб отвечала.

— Кто угодно, любопытная вы барышня. Набросить мог кто угодно, но вот слушаться вы стали бы именно владельца дудки.

Подумав немного, я решила:

— Носильщик меня змеей наградил, точно он. Инструмент же прятался у извозчика, подельники они, обоих брать надо.

— Как прикажете, госпожа суфражистка, — улыбнулся Григорий Ильич. — Браво! Без вас ни за что бы не разобрались. Мадам Фараония, голубушка, после того как мы здесь с пострадавшей барышней закончим, не в службу а в дружбу, повторите все это под запись моему секретарю, он протокол составит.

Что значит закончим? Я даже поежилась от тревожного предвкушения. Чародейка же, разомлевшая от «голубушки», наконец посмотрела на меня с интересом.

— Евангелина Романовна, — ворковал Волков, — валеночек ваш мы сейчас снимем да посмотрим с драгоценной нашей помощницей, чем вам ножку покалечило, моей палицей или остаточным фоном поганой навской волшбы.

Тут в кабинет явился регистратор Давилов с подносом, и, пока он расставлял на столе стаканы в канительных подстаканниках, начальник его достал откуда-то нож и пошел на меня. Я взвизгнула и вжалась в диван, Давилов дрогнул, стаканы звякнули. Фараония басовито расхохоталась:

— Не бойся, рыжая, если ногу отнимать придется, я тебя в сон колдану, чтоб не мучилась. Кличут-то тебя как, Евангелина? Евой? Нет, погоди, сейчас.

— Гелей, — глумился вооруженный мизогин. — Молодец, говорят, Гелюшка, что спокойно осмотреть себя позволяешь.

От частичного цитирования моих ночных бредней бросило в жар. Волчара ты позорный, Григорий Ильич. Как можно?

Запах по помещению разносился престранный, будто жженым сахаром потянуло. Я заметила, как паучьими лапками шевелятся длинные пальцы Фараонии, чардейка плела арканы.

— Осади, — вдруг прикрикнула она, — как тебя, Грегор? Не трожь! Ты, жирный Евсей — да, ты! — вон ступай, у порога сторожи, чтоб не мешали. Да к чарке от сегодняшнего дня прикладываться не смей, печенка у тебя скоро наружу полезет, не бросишь пить, до травеня не доживешь, сиротами Пашку, Машку, Глашку и Наташку оставишь. Наташка, к слову, не от тебя.

Давилов хлопнул дверью и, судя по звуку снаружи, в аффекте к ней привалился. Волков стоял надо мною, послушно замерев.

Грегор? Не берендиец он, что ли?

Чародейка поднялась, оставив на стуле соболью шубу, шагнула к столу и не торопясь, один за другим выпила три стакана чайного кипятка.

— Такое дело, — проговорила задумчиво, выпуская из ушей струйки белого пара, — навья волшба с чардейством может такие брожульки устроить, что никому мало не покажется. Поэтому действовать будем осторожно. Геля, снять валенок можешь?

Подергав и так и эдак, я со вздохом ответила:

— Никак не получается. Только я ведь там все осмотрела перед ночевкой и наутро, до того как валенки натянуть, ушиб был изрядный, синяк.

— Кровь?

— Не было крови.

— Или ты не заметила, и царапинки малой довольно. Бери-ка у нашего стража порядка нож да сама режь.

— Ногу?

— Голенище.

— А почему этого не могу сделать я? — вклинился Волков.

— По кочану! Руки лишними стали?

— И мне мои не лишние, — напомнила я, отобрав все-таки нож.

— Никому не лишние, — кивнула чародейка, — только нога тоже твоя, поэтому именно твой главный интерес.

Лезвие легко рассекло войлок, голень поперла из разреза, как тесто из квашни. Я дернула ногой, сбросила на пол покалеченную обувку.

— Чулок! — командовала Фараония. — Да не снимай! его, подвязками кавалеру не свети, по колену режь.