Незваный гость

Волков меня поцеловал, не иначе в чувство привести пытался. Зашипев на него рассерженной кошкой, я оттолкнула мужское тело.

— Исчерпал ты, мистер Грегори, свои авансы. Ни словечка более от меня не дождешься, пока свою версию не расскажешь.

Он явно сдерживал раздражение, втягивал ноздрями шумно воздух.

— Приехали, вашбродь, — сообщил возница.

Руки мне спутник не предложил, пришлось самой из саней выбираться.

— Здесь обожди, — велело начальство приказному и гордо прошествовало к двери с медной табличкой «Фараония».

Дом богатый, как все в городке, окна темны, трубы числом три дымят в морозном воздухе.

— Погоди, — нагнала я спутника.

— Что еще?

— Ты без трости.

— И что с того?

— Значит, мы с тобою супротив чардейства зловредного вовсе беззащитны.

— Отступить предлагаешь? — протянул Григорий Ильич глумливо. — Весь задор растеряла?

Смутившись, я топталась на месте. Эх, будь при мне оберег приказной, я бы вообще не опасалась. Коллеги-товарищи эту Фараонию на раз-два бы развеяли, если бы до дела дошло.

— Револьвер хоть прихватил?

Волков фыркнул и вдавил рукой выпуклую образину под табличкой, в доме разнесся птичий щебет и перезвон колокольчиков.

Мы подождали. Грегори забарабанил в дверь кулаком.

Эк его разобрало, темперамент холерический.

Наконец створка раскрылась наружу, заспанная девица куталась в шаль.

— Полночь скоро. Барыня почивают.

— Полицейские мероприятия для прилежного разыскания, — подвинул в сторону Грегори горничную. — Зови барыню без промедлений.

След в след за ним я прошла через сени в гостиную. Григорий Ильич сбросил верхнюю одежду в кресло, сел в другое, мне разоблачиться не помог. Не очень-то и хотелось. Натоплено было в доме жарко, но в шубе мне пока было в самый раз.

Хозяйка явилась минут через десять, все это время мы с Волковым молчали, последний еще и моего взгляда избегал. Прикинув, что, если дойдет до дела, оконную раму можно будет и дернуть, чтоб стеклом чародейство нейтрализовать, представлять, как в этой же раме меня Фараония запечатает на манер вареника, я не стала. Расслабилась, чуть присела, разрабатывая колени, прикинула, что вон ту напольную вазу можно швырнуть, а золоченого скарабея со стены вдогонку, что Грегори руку на колене прямо держит, поэтому у него револьвер небольшой в рукаве припрятан. Тут как раз десять минут истекли.

— Григорий Ильич? — Мадам поправляла тюрбан, а надо было бы шлафрок запахивать, очень уж меж полами все женское выпирало. — Что за надобность?

— Драгоценнейшая госпожа Фараония, — карие глаза джентльмена обшарили плотоядно массивную фигуру, — простите столь поздний и неожиданный визит.

Эманации свои мужские Грегори разбрызгивал щедро, рикошетом на меня немножко даже попало. Воспоследовали поцелуи чародейских ручек и новые извинения.

— Ну, будет, юноша, — подобрела хозяйка и потрепала каштановые кудри паучьей лапкой.

— Эта вот барышня… — распрямился Волков, кивая на меня.

Фараония посмотрела, пришлось приседать в книксене, а ведь такую позицию уже получилось перфектную занять, в слепой зоне, чуть позади, даже без револьвера скрутила бы тетку.

— Евангелина Романовна!

— Добрый вечерочек, — сызнова книксен.

— Присаживайтесь, — повела Фараония рукой.

И мы с ней рядышком опустились на диван. Грегори свое кресло занял на приличных десять секунд позже. Эманировать не прекратил, его корпус был развернут к хозяйке, колени к ней же направлены, плечи подались вперед, вроде как от невероятной заинтересованности в объекте. Любопытно, он рассудком картину просчитывает или уже мимо воли?

— Итак? — улыбнулась кокетливо гадалка.

— Барышня Попович явилась вас в убийстве пристава Блохина обвинять, — сообщил ей легким тоном Грегори и подмигнул.

Они расхохотались.

Я ослабила ворот шубы, жарковато, принюхалась… жженым сахаром не пахло, и на том спасибо.

— И что же Гелюшку на эти мысли натолкнуло? — веселилась тетка.

Григорий Ильич развел руками, дескать, у нее и спросите.

Фараония повернулась ко мне. Глаза у нее были грустные и очень старые, как у вековой черепахи в столичном зверинце. Таким глазам врать нельзя.

— Можно мне сначала один вопросик вам задать? После ответа, клянусь, все вам расскажу.

— Даже если ответ тебе не понравится?

Она перешла на «ты», я втянула воздух ноздрями, чардейством не пахло.

— Даже тогда.

— Ну задавай, рыжая.

— Да или нет? Вы на пристава Блохина порчу навели?

— Нет.

— А убили?

— Это уже второй вопрос.

— Справедливо, — пришлось согласиться. — Что ж, извольте. Мне удалось вызнать, что некий толстосум желал от пристава избавиться и что вы за избавление сто тысяч потребовали.

Фараония махнула рукой.

— Ну был такой разговор за картами. Бобруйский спросил, сколько стоит Степку беспутного со свету сжить, я и ляпни по дурости.

— А он?

— Крякнул только, деньжищи даже для него неподъемные.

— Когда разговор был?

— Да не помню, в жовтне, что ли, точно до заморозков. — Мадам нахмурилась. — Ты, свиристелка, темы не меняй.

На «свиристелку», которая не «свиристелка», я покраснела.

— А люди по-другому говорят. Говорят, взяла Фараония сто тысяч, да и уморила пристава.

— Врут люди.

— Куколками человекоподобными уморила.

— Врут.