Незваный гость

Грегори тоже хотел спать, но спать ему было нельзя. Где-то там за морем великие чародеи Ордена Мерлина уже ощутили поломку артефакта и стремились утащить Волкова в свое колдовское забытье. Если он сейчас поддастся, болтаться ему в туманном хороводе неделю, а то и больше. Что за эти дни успеет натворить Евангелина Романовна, вообразить страшно. Бойкая какая сыскарка. Сыскарка! Слово-то какое нелепое. Даже наречие берендийское к эдаким феминитивам приспособлено мало. Наречие — мало, зато Попович к ремеслу — изрядно. Хороша, чертовка! Особенно в допросах. Волков же ею любовался, когда она мадам Фараонию на шестеренки разбирала. За двух полисменов работала, и за злого, и за доброго. Расслабила старуху, заморочила, на откровения вывела, все вопросики заколотила один к одному. Интуиция у нее скорее женская, оттого на чародейке сработала без ошибок. Любопытно будет посмотреть, как Ева с сильным полом на допросах управляется. Хотя какая она, к черту, Ева? Геля и есть. Простая, как новый гривенник и такая же блестящая. Всех желаний, чтоб похвалили. Забавно, но комплименты красоте своей девичьей игнорирует, мимо ушек пропускает. Григорий Ильич это быстро уразумел, потому на мастеровитость барышни в восторгах налегает. А она и рада слушать, краснеет мило, глазищи смущенно прячет. Ох обломится Грине женских прелестей надворной советницы, непременно обломится.

Воспользовавшись тем, что Евангелина Романовна увлеклась сооружением очередного сэндвича с берендийским малиновым желе, Волков достал из своей бонбоньерки пилюльку, прикрыл глаза, ощущая холодок во рту. Средство было верное, часов десять бодрости подарит, после придется дозу увеличивать.

— Не нравится мне, Григорий Ильич, твоя версия.

— Отчего же? — Волков наклонился и стер салфеткой малиновую капельку с уголка девичьего рта.

Хорошо получилось, интимно, но без излишеств. Гелюшка тихонько охнула, но не отшатнулась. Привыкает кошка к хозяйской ласке.

— Оттого что… Не нравится, и все. Своим доверять надобно.

— Вот Блохин и доверился на свою беду.

Красная капелька на белой ткани нравилась Грегори чрезвычайно, возбуждала даже. Он не удержался, пальцем по ней провел; ощущая, как от руки к животу бежит по нервам горячий ручеек, предложил:

— Давай я завтра приказ на эксгумацию покойника выдам? Вот сама и посмотришь, как приказные людишки изворачиваться будут, чтоб только того не делать.

— Перфектно! С этого и надо начинать. Осмотрим, определим причину смерти. — Геля откусила от чудовищного сэндвича. — Только этим Бобруйского не прижать.

— А ты с крыжовеньским величеством собралась сражаться?

— Со злодейством, Григорий Ильич, просто так получается, что купчина-богатей самое главное здешнее зло и есть.

Как она была в этот момент прелестна, рыжая восторженная дурочка, размахивающая в воздухе бутербродным огрызком. Справедливость, законность, отвага. Глаза горят, грудь вздымается, локоны вокруг лица подпрыгивают. Такими вот прекраснодушными созданиями прочие пользоваться обожают, которые сами по расчету живут и в гадкой человеческой природе не заблуждаются. Гриня как раз из последних.

Совещания у нас не получилось из-за позднего времени и низкого качества сыскарской подготовки половины совещательных персон. Григорий Ильич только меня радовал, был любезен, холерического темперамента не демонстрировал, с поцелуями не лез. Идеальный напарник, право слово. Толково пересказал мне допрос письмоводителя Старунова, практически по ролям, снабдил выводами. Версию его я в мыслях крутила и так и эдак. Со счетов ее списывать, разумеется, не следовало. Но моя версия мне нравилась гораздо больше. Бобруйский хотел смерти пристава. Бобруйский заплатил сто тысяч, в жовтне еще. Пристав помер. Все. Перфектно. Дальше начинались неясности. Сто тысяч превратились в девяносто девять тысяч восемьсот, упрятались в камине проклятого дома. Когда? До или после смерти? Двести рублей. Столько заплатили Захарии Митрофановне за какой-то смертный расклад. Совпадение? Куда исчезла гадалка? На встречу с кем сопровождал Блохина неклюд? Ну, последний вопрос я завтра же и разрешу. Нужно будет всего среди пяти тысяч населения человека с огнестрельным ранением вычислить.

— Гриня, — позвала я, подавив зевок, — а давай спать? Утро вечера мудренее.

— Почивай, — разрешил он, — я на страже покараулю. Вдруг ваш ночной разбойник вернется?

— Подстреленным? Нет, его точно можно не ждать.

— Ты поняла, за кем он приходил?

— За провидицей Зарой. Я нынче Бобруйскому наплела, что статью о смертельных колдунствах против пристава покойного писать буду, вот он и велел подручным все ниточки, что могут к нему привести, обрубить.

— Мещанку Губешкину?

— Нет, прямо так не говорил, разумеется. Сдается мне, что его подручные на руку нечисты оказались. Он денежки отвалил, чтоб Фараонии передали, а подчиненные сэкономить решили. Заплатили двести рублей провидице Заре за соломенные чучелки, а прочую сдачу припрятали до исхода дела. Точно спать не хочешь? Просто в хозяйской спальне свободная кровать имеется.