Вернувшись через четверть часа в дом, я нашла кухню для своих нужд подготовленной. Партикулярное платье висело на стенном крючке рядом с банной пушистой простыней, белье стопочкой лежало на табурете. Стол придвинут к стене, на полу бадья и два полных ведра, на плите котелок с закипающей водой. Мыло, волосяная щетка, пучок шпилек, все разложено на другом табурете. Военный такой порядок, отчего-то смутно знакомый.
Кольцо с пальца сниматься не желало. Я дергала его и так и эдак, намылила даже тканую перчатку, но не сдвинула ни на вершок. Вот ведь чертобесия!
Сняла левую нитянку, бросила на пол, потянула правую, она тоже снялась. Кольцо осталось на пальце. Я проморгалась. Золотой крест на синем фоне. Сапфир, такие же у шефа моего в ушах какие-то чародейские функции исполняют. И глаза у Семена Аристарховича точно такого же оттенка, жалко, что во сне я их не видела. Нет, стоп, об этом не думать! Почему я кольцо снять не могу?
Через мгновение я рассмеялась, хлопнув себя по лбу. Это ведь обручка, старинная фамильная драгоценность. Грегори его на меня давеча именно как на невесту надел. То есть номинально мы с ним обручились, значит, и снять его только с отменой обряда получится. Сейчас переоденусь и попрошу коллежского асессора меня обратно раскольцевать.
Плескалась я минут двадцать, еще двадцать приводила в порядок волосы и одевалась. Грязную одежду свернула тючком, после отсортирую, что в стирку, что в чистку, и вышла в гостиную. Оба Степановых при моем появлении вытянулись во фрунт.
— Вольно, — улыбнулась я. — Григорий Ильич почивает?
— Никак нет, — ответил Федор. — Господин пристав на службу отправились, велели мне при вашем высокоблагородии оставаться и транспортом обеспечивать.
— Перфектно.
Я прошла в хозяйскую спальню. На подушке, придавленный футлярчиком с «жужей», лежал бумажный лист.
«Ваше высокоблагородие, Евангелина Романовна, — написано там было витиеватым аристократическим почерком, — дела служебные вынуждают меня покинуть вас немедленно. Приказной Степанов остается в вашем полном распоряжении. Саквояж с деньгами, девяносто девять тысяч восемьсот рублей ассигнациями, номера которых будут немедленно внесены в список младшим письмоводителем Старуновым, я изымаю. Жду вас с победою.
И размашистая завитушечная подпись.
Итак, Григорий Ильич дает мне карт-бланш на личные сыскные мероприятия, не утруждает советами и снабжает даже помощником, демонстрируя лестное доверие. Придется его оправдать. Хороший он мужик и приставом станет превосходным. Деловитый, аккуратный, «жужу» вон даже мою с пола подобрал и вернул. И сохранностью саквояжа озаботился.
Вернувшись в гостиную, я села к накрытому столу.
— Давайте завтракать, служивые.
Федор приглашению последовал с опаской, Мишка же, не чинясь, плюхнулся напротив.
— Ярмарка же нынче начинается, я Федору уже все обсказал, он с нами неклюда искать пойдет.
Сдобрив творог ложкой сметаны, я принялась есть. Пацан оживленно болтал, я исподволь поглядывала на приказного возницу. Обычный мужик под сорок, эталонный такой берендиец, сероглазый, русоволосый, нос уточкой, подбородка, разумеется не видно, потому что борода. Ну, то есть в нашем случае, довольно густая и неопрятная щетина.
— Давно в приказе служишь? — спросила я.
— Так с травеня.
— А раньше где проживал?
— Новоградские мы, — отвечал Федор обстоятельно, — артельщики бывшие по пеньковому делу. Артель того, по миру пошла, вот мы в Крыжовень и перебрались.
— С артелью?
— Почему? — испугался мужик. — Сам я, один.
— Понятно, — произнесла я шефово паразитное слово противным шефовым голосом.
— Что понятно?
— Что врешь.
— Вот вам крест.
— Не святотатствовать! — прикрикнула я, погрозила ложкой. — Шрамы на боку тебе конопля оставила? На пеньку отмачиваться не захотела? Прямо шрапнелью в бочину — ба-бах!
— Собака подрала? — предложил Федор неуверенно. — Вот такенная зверюга, чистый волк.
— Не похоже, — сообщила я с оттенком печального сочувствия. — Боевые у тебя шрамы, человече, и борода свежая, ты толком даже не разобрался, как ее запускать. Потому что брился до этого регулярно по-военному. Это я сейчас даже армейскую твою склонность все по ниточке раскладывать в расчет не беру.
Федор потупился.
— Пристав Степан Фомич не велел нам про службу военную откровенничать, когда в приказ брал. Отставные мы лейб-гренадирского полка Новоградской дивизии.
— Вот и славно, — вернулась я к трапезе. — Не терплю, когда за дуру держат. Да ты, Федор, ешь, не стесняйся, нам за неклюдом, может, до следующего утра гоняться.
Мишка переводил восторженный взгляд с меня на своего однофамильца, будто не силах решить, кто из нас двоих более восхитителен, барышня-сыскарка или солдат отставной.
Федор будет нам очень кстати. В имперских войсках гренадиры используются для штурма вражеских укреплений и служат там парни физически крепкие и сметливые, в противном случае служат они недолго и до сорока Федоровых лет не доживают.