Волков меня поцеловал, не иначе, в чувство привести пытался. Зашипев на него рассерженной кошкой, я оттолкнула мужское тело:
– Исчерпал ты, мистер Грегори, свои авансы. Ни словечка боле от меня не дождешься, пока свою версию не озвучишь.
Он явно сдерживал раздражение, втянул ноздрями шумно, выдохнул ртом.
– Приехали, ваш бродь, - сообщил возница.
Руки мне спутник не предложил, пришлось самой из саней выбираться.
– Здесь обожди, – велело начальство приказному и гордо прошествовало к двери с медной табличкой «Фараония».
Дом богатый, как все в городке, окна темны,трубы числом три дымят в морозный воздух.
– Погоди, - нагнала я спутника.
– Что еще?
– Ты без трости.
– И?
– Значит, мы с тобою супротив чардейства зловредного вовсе беззащитны.
– Отступить предлагаешь? - Протянул Григорий Ильич глумливо. - Весь задор растеряла?
Смутившись, я топталась на месте. Эх, будь при мне оберег приказной, я бы вообще не опасалась. Коллеги-товарищи эту Фараонию на раз два бы развеяли, если бы до дела дошло.
– Револьвер хоть прихватил?
Волков фыркнул и вдавил рукой выпуклую образину под табличкой, в доме разнесся птичий щебет и перезвон колокольчиков.
Мы подождали. Грегори забарабанил в дверь кулаком.
Эк его разобрало,темперамент холерический.
Наконец сворка раскрылась наружу, заспанная девица куталась в шаль:
– Полночь скоро. Барыня почивают.
– Полицейские мероприятия для прилежного разыскания. - Отодвинул Грегори горничную. - Зови барыню без промедлений.
След в след за ним я прошла через сени в гостиную. Григорий Ильич сбросил верхнюю одежду на кресло, сел в другое, мне разоблачиться не помог. Не очень-то и хотелось. Натоплено было в доме жарко, но в шубе мне пока было в самый раз.
Хозяйка явилась минут через десять, все это время мы с Волковым молчали, последний еще и моего взгляда избегал. Прикинув, что , если дойдет до дела, оконную раму можно будет и дернуть,чтоб стеклом чародейство нейтрализовать, представлять, как в этой же раме меня Фараония запечатает на манер вареника, я не стала. асслабилась, чуть присела, разрабатывая колени, прикинула, что вон ту напольную вазу можно швырнуть, а золоченого скарабея со стены вдогонку, что Грегори руку на колене прямо держит, поэтому у него револьвер небольшой в рукаве припрятан. Тут как раз десять минут истекли.
– Григорий Ильич? - Мадам поправляла тюрбан, а надо было бы шлафрок запахивать, очень уж меж полами все женское выпирало. - Что за надобность?
– Драгоценнейшая госпожа Фараония, - карие глаза джентльмена обшарили плотоядно массивную фигуру, - простите столь поздний и неожиданный визит.
Эманации свои мужские Грегори разбрызгивал щедро, рикошетом на меня немножко даже попало. Воспоследовали поцелуи чародейских ручек и новые извинения.
– Ну будет, юноша, - подобрела хозяйка,и потрепала каштановые кудри паучьей лапкой.
– Эта вот барышня… – распрямился Волков, кивая на меня.
Фараония посмотрела, пришлось приседать в книксене, а ведь такую позицию уже получилось перфектную занять, в слепой зоне, чуть позади, даже без револьвера скрутила бы тетку.
– Евангелина Романовна?
– Добрый вечерочек. - Сызнова книксен.
– Присаживайтесь, - повела Фараония рукой.
И мы с ней рядышком опустились на диван. Грегори свое кресло занял на приличных десять секунд позже. Эманировать не прекратил, его корпус был развернут к хозяйке, колени к ней же направлены, плечи подались вперед, вроде как от невероятной заинтересованности в объекте. Любопытно, он рассудком картину просчитывает, или уже мимо воли?
– Итак? - улыбнулась кокетливо гадалка.
– Барышня Попович явилась вас в убийстве пристава Блохина обвинять, - сообщил ей в тон Грегори и подмигнул.
Они pасхохотались.
Я ослабила ворот шубы, жарковато, принюхалась, жженым сахаром не пахло, и на том спасибо.
– И что же Гелюшку на эти мысли натолкнуло? - Веселилась тетка.
Григорий Ильич развел руками, дескать, у нее и спросите.
Фараония повернулась ко мне. Глаза у нее были грустные и очень старые, как у вековой черепахи в столичном зверинце. Таким глазам врать нельзя.
– Можно мне сначала один вопросик вам задать? После ответа, клянусь, все свои мысли озвучу.
– Даже, если ответ тебе не понравится?
Она перешла на «ты», я втянула ноздрями, чардейством не пахло.
– Даже тогда.
– Ну, задавай, рыжая.
– Да,или нет? Вы на пристава Блохина порчу навели?
– Нет.
– А убили?
– Это уже второй вопрос.
– Справедливо, - пришлось согласиться. - Что ж,извольте. Мне удалось вызнать, что некий толстосум желал от пристава избавиться,и что вы за избавление сто тысяч потребовали.
Фараония махнула рукой:
– Ну был такой разговор за картами. Бобруйский спросил, сколько стоит Степку беспутного со свету сжить, я и ляпни по дурости.
– А он?
– Крякнул только, деньжищи даже для него неподъемные.
– Когда разговор был?
– Да не помню, в жовтене что-ли, точно до заморозков. - Мадам нахмурилась. - Ты, «свиристелка», темы не меняй.
На «свиристелку», которая не «свиристелка» я покраснела:
– А люди по другому говорят, говорят. Взяла Фараония сто тысяч, да уморила пристава.
– Врут люди.
– Куколками человекоподобными уморила.
– Врут.