Незваный, но желанный

— Ну, положим, — обвела я присутствующих строгим взглядом, — мотив у вашей младшей дочери был. Она считала, что Гаврила Степанович ее возлюбленного жизни лишил. Вот и свершила месть. В точности картину убийства Блохина повторила, и нож и петля.

Выдержав паузу, я спросила:

— Про тайные ходы в тереме все домочадцы осведомлены были?

— Какие ходы? — Адвокат откручивал крышечку карманной фляги.

— Значит, все. А вы, Андрон Ипатьевич, не трудитесь, и без драконьей чешуи скажу: вы, когда врете, глаза влево скашиваете, даже удивительно, как при такой живой мимике вам в адвокатском деле удалось подвизаться.

— Экая вы, Евангелина Романовна, разумница! — Хрущ приложился к фляжке, крякнул, утер рот. — Тогда, может, сами расскажете, как дело было?

Маша тихонько вернулась, села за стол, взяла за руку сестру, та прижалась к ней, будто искала защиты.

— Извольте, — сказала я, нагнувшись и ставя на стол саквояж, рядом легла моя сумочка. — Это улики, на основании которых выводы строятся. Орудия убийства: нож и струна, детские башмачки, письмо, дорожное платье, я его целиком доставать не буду, рукава пока довольно, и пуговка с этого самого платья.

Публика настороженно молчала, опершись ладонями о столешницу, я чуточку насладилась вниманием и продолжала:

— Анна Гавриловна, неизбывно тоскующая за милым покойным другом обнаруживает это послание, понимает, что именно им Блохина выманили… Вы, господа, полюбопытствуйте.

— В первый раз это вижу! — всхлипнула Нюта. — Это не мое письмо. И почерк даже не мой.

Нинель Феофановна сообщила елейно:

— Аннушка вовсе малограмотна.

— К прискорбию ее родителей, — подняла я руку, чтоб не мешали, — но мы здесь вовсе не для того, чтоб на упущения ваши в воспитании дочерей указывать.

— Какие еще упущения? — обиделась барыня. — Я старалась девочек образовывать, это супруг покойный возражал. Вы ведь знаете, каким он был.

— Все знают. Давайте после это обсудим. Пока я одну из версий излагаю. В общем, господина Бобруйского убить мог кто угодно из домочадцев. Даже вы.

— Мне это зачем? Гаврила, конечно, чудовищем был, но мне от его смерти выгоды никакой.

— Наибольшую выгоду Анна Гавриловна получает, — кивнула я. — Жалко даже, что ею не воспользуется.

— Отчего же?

— Если она убийца, по закону прав владения будет лишена в вашу, Нинель Феофановна, пользу.

— А ведь правда! — Хрущ отодвинулся от вдовы, скрипнув стулом. — Так и есть.

— Я, Евангелина Романовна, — проговорила барыня с достоинством, — женщина пожилая и нездоровая, недолго мне осталось, о душе я своей пекусь да грехи мужнины замаливаю.

Адвокат посмотрел на Машу:

— После Мария Гавриловна в очереди на наследство.

— Пару капелек чудесного зелья мачехе — и богатая невеста! — поддержала его Дульсинея с азартом.

— Маня, — барыня молитвенно сложила руки, — неужели? Те лекарства, которыми ты меня после возвращения пользовала, действительно отрава?

Падчерица затрясла головой, не в силах вымолвить ни слова.

— Я вас предупреждала, — не унималась Дульсинея, — еще когда вы на балу чудили, говорила, травят вас, дурман подмешивают. Вы капельки пить перестали, в себя пришли.

Нюта от сестры не отшатнулась, напротив, сжала ее в объятиях:

— Маняша не могла, это я батюшку зарезала, из мести, о капиталах не думая!

— Если бы это были вы, — вздохнула я, — струну действительно отрезали бы ножницами, а не ножом. Посмотрите, на лезвии зарубка даже осталась. Это значит, что убийство готовилось заранее, а вам, девице припадочной и оттого провалами в памяти страдающей, письмецо в шкап подложили, чтоб сыскарей на вас направить. Ну, Мария Гавриловна, не желаете признаться? Пуговка эта мною в тайном ходу найдена, как раз у логова покойного господина Бобруйского. Вы ведь умная, умнее всех, могли такую комбинацию придумать. Беспутная сестрица родителя порешила, а вам только и оставалось маменьку опекать недолго.

— Бедная я несчастная! — заголосила вдова. — Наказание такое мне за что? О жизни спокойной мечтала, с внуками…

Она схватила пинетки, орошая их слезами.

— Гаврила, паскудник, даже этого меня лишил, и ты, Маша, этому поспособствовала, наябедничала ему про сестринское счастье.

Мария Гавриловна посмотрела на нее недоуменно, перевела взгляд на Нюту:

— О чем она говорит? Нет, нет, это не я! И убила не я. Платье мое, но…

Быстрым шагом обогнув стол, она выхватила из саквояжа наряд, приложила его к себе.

— Я его с год уже не надевала. Оно мало даже.

— Разумеется, мало, — сказала я. — Садитесь, не хватало нам нового обморока. Нелегко вам? Срок-то… Пятый месяц, поди, пошел?

Маша рухнула на руки Крестовскому, он успел ее поддержать, укоризненно вздохнул:

— Попович…

— А что Попович? — обиделась я. — Пятна у нее на лице, какие у беременных бывают, то краснеет, то бледнеет, вне зависимости от ситуации. При дебелой телесной конструкции она еще с месяц скрываться могла.

Наступившую тишину нарушили аплодисменты, излишне, на мой вкус, вялые. Хлопнув в ладоши, Дульсинея глумливо спросила:

— Неужели беременность по закону позволяет наказания за убийство избежать?