Незваный, но желанный

— Ты сам говорил, что смерть, как волк, чуешь и страх тоже. Плюс у тебя зрачки забавно на свет реагируют. Предположу, что внутренний твой зверь не волк вовсе, а, к примеру, рысь.

— Неклюд?

— Ну чего заладил? Бывает. У мамки спроси. Жива мамка-то?

— Приютский я, сирота.

— Тогда поверь мне на слово. Давай, мистер Ас, назначим друг другу свидание и попрощаемся до вечера.

Договорились встретиться здесь же часу в десятом. Я оставила за столом пребывающего в крайней степени растерянности фартового, Герочку даже звать не пришлось, сам соскочил с места, чтоб вперед халдея подать мне шубу.

Значит, по порядку. Что мы имеем? Некоего некроманта, появившегося в Крыжовене примерно с год назад, его частично живых, частично дохлых подручных. Упырье войско, как говорил Туз. Что у нас супротив этого? Надворная советница с револьвером. Ну, положим, если Семену удастся главного закуклить, армия его опасности не представит. Кстати, любопытная несостыковка получается. Крестовский вчера еще собою жертвовать не собирался. Что его передумать заставило? Что-то, что в тереме Бобруйских случилось? Вспоминай, Геля. Вы на поминках сидели, потом ты к лекарю бегала. Что происходило в твое отсутствие? И зачем Семен чешуйку у гнума приобрел?

Лавочка гравера оказалась закрыта. Не просто даже закрыта, витрина была поверх ставней заколочена крест-накрест досками. Не желая верить в неудачу, я пробежалась до «Фотографического храма искусств Ливончика», чтоб убедиться, что и это заведение покинуто.

— Ваше высокоблагородие, — догнал меня испуганный Зябликов, — что случилось?

— То, чего следовало ожидать, Геродот, — пнула я крылечко, — то, что всем нерасторопным болванам, навроде меня, причитается. Ступай за коляской, к кузнечным мастеровым поедем.

Зябликов рысцой устремился по направлению к ресторану, на двери за моею спиной звякнул колокольчик.

— Геля! — Соломон Леевич втащил меня внутрь. — Зачем ты здесь?

Ставни не пускали в салон ни единого солнечного лучика, носатое лицо гнума освещалось красной фотографической лампой, которую он держал в руке.

— Имущество-то свое упаковал уже, дядюшка?

— А что я, по-твоему, делать должен?

— Да делай, что тебе угодно.

— Пришла зачем?

— Да какая разница? У тебя же времени, поди, ни минуточки нет, скарб ждет. Беги, Ливончик, спасайся.

Гнум шмыгнул носом.

— Уезжай из города, Попович, пережди, пока чародеи меж собой разбираться будут.

— Где?

— Так у неклюдов, в таборе. Они наших всех примут беженцев, по договору стародавнему меж нашими народами, скажешь, что от меня.

— Нет, Ливончик. Я не про то спрашиваю. Где логово вашего главного упыря?

— Эх, Геля, — вздохнул гнум, красные отблески лампы пробежались по пустому помещению, — не стоит тебе туда соваться.

— Это я сама решу. Где?

— Ну придешь ты к барину, дальше что?

— По ситуации. У него мой любимый… начальник то есть.

— Рыжий чародей? Дворкин мне рассказывал, он чешуйку…

— Об этом второй вопрос. Для чего она надобна?

— Так для сплава.

— Это понятно. Что за сплав? Оружейный?

Может, Семен собирался изготовить специальный клинок против главного упыря, но потом решил, что не успеет? Достав из сумочки артефакт, я показала его на ладони.

— Так любимый… кхе-кхе… начальник тебе чешуйку преподнес?

Это «кхе-кхе» мне вовсе не понравилось, и тон вопроса, сочувственно-грустный, и повлажневшие глаза собеседника.

— Дядя Моня!

— Сразу видно, не в гнумьих традициях тебя маменька воспитала. Для кольца это сплав, для обручального.

— Что?

— Обычай такой. Когда парень девицу замуж зовет, эту блес гюшку преподносит, ежели гнумка согласная, она подарок берет и кует колечко суженому. Неужели ты не знала? — Ливончик вытер рукавом глаза. — Трогательно так, мочи нет. Он тебе, дурынде, в любви признался, думал, приличную гнумскую барышню перед собою видит, а ты не поняла даже.

То ли мне сейчас морочили голову, то ли Семен Аристархович мою гнумскую семейственность несколько больше реального воображал. И, положим, чешуйку мне не преподнесли, я сама ее со стола во время допроса стащила. Маменька тоже еще… Как можно было дитятку о таких важных вещах не поведать? За родителя моего покойного она по людским законам выходила, в церкви венчалась, но все равно…

— Колечко ковать собственноручно надобно? — спросила я, пряча чешуйку обратно.

— Непременно самой. И как расплавишь, в котел крови своей капни, это уже не обязательно, но примета такая, чтоб любовь крепче в браке была.

— А прочие ваши мастеровые тоже из города подались?

— Ты немедленно, что ли, ковать собираешься? — Ливончик шмыгнул носищем жалобно.

— Так спрашиваю, из любопытства.

— Не осталось нынче в Крыжовене гнумов. Мы беду страшную лучше прочих чуем.