Незваный, но желанный

— Барыня ожидают, — сказал лакей с почтением и закрыл дверь, отсекая от нас звуки зябликовской истерики. — Извольте пройти в кабинет.

Эхо шагов возносилось к потолку вестибюля, люстра горела желтовато, еще более походя на созревший гигантский прыщ. В коридорах пахло паркетной мастикой, на подоконниках лежали детские игрушки и книжки с картинками, воспитанники, скорее всего, готовились отойти ко сну, учебное крыло пустовало. Дверь директорского кабинета была приоткрыта, лакей указал на нее, поклонился, предлагая мне войти. Мадам Фараония подняла голову от документов:

— Гелюшка, я так и знала, что ты не уедешь!

Квашнина встала из-за письменного стола, распахнула объятия. Я бросилась к ней, прижалась, вдыхая присущий чародейке запах жженого сахара, и отчаянно разрыдалась.

— Елизавета Афанасьевна, вы моя последняя надежда!

— Ну, ну, милая… ну, ну…

Фараония повела меня к уютно горящему камину, усадила в креслице перед низким столиком, дала в одну руку носовой платок, в другую — рюмочку с малиновой наливкой. Это было ошибкой, в расстройствах я телом не владела, попробовала одновременно пить и сморкаться, облилась липкой жидкостью, испачкала красным платочек.

— Эк тебя разобрало! — налив сызнова, чародейка поставила рюмку на столик. — Ну, рассказывай. Почему не уехала? Что стряслось?

Запах жженого сахара усилился, артритные пальцы чародейки сплели в воздухе аркан, и мундир мой очистился от грязи, а платочек вернул девственную белизну.

Сильна в волшбе тетка, ох как сильна.

Одобрительно шмыгнув носом, я начала свой рассказ. История, изложенная с самого начата, с письма, пришедшего на адрес столичного приказа, времени заняла изрядно. Приходилось еще постоянно отвлекаться на уточнения.

— С того света? А как чародеи твои про то поняли? — спрашивала Фараония. — Всевидящее око? Некромант?

Я отвечала подробно и не таясь, Квашнина охала, ахала, всплескивала руками, опрокидывала в себя наливку, вытирая ладонью губы. Часть рассказа, касаемая событий в тереме Бобруйских, заставила Фараонию расхохотаться.

— Гаврилу любовница супруги порешила? Нинелька-затейница. А Манька успела за пристава замуж выскочить и даже пузо нагулять? Как же ты, Попович, барышня молоденькая, этот клубок умудрилась распутать? Восторг, чистый восторг.

О многом директриса и без меня знала: и о припадках Нюты, и о карточной игре барыни Бобруйской. Про графа приснопамятного даже слыхала кое-что, то есть сочетание имени Теодор и титула ей было знакомо, вот только сейчас она не припоминала, в какой именно связи.

Краснея от стыда, я рассказала о визите в приказ, о коллегах-предателях, о фартовом Тузе, о высокомерных гну мах, связанных клятвой, о Герочке, который сейчас бродит под окнами богадельни. И с каждым сказанным словом мне становилось чуточку легче. Пожилая чародейка была перфектным слушателем, именно таким, который был мне, переполненной обидой и отчаянием, надобен.

— Вот и получилось, что Крестовский меня будто бы для охраны Марии Бобруйской оставил, а сам… — закончила я со всхлипом. — И что теперь делать?

— Ты совета хочешь, или помощи?

— И того и другого, а в-третьих, понять хочу.

— Что понять?

— Все. Мотивы начальства, причину, по которой он на самопожертвование решился, ошибки свои.

— Ну, ошибка твоя одна, — хмыкнула женщина, — слепое доверие. Ты без вопросов и сомнений приказы своего чародея исполняла.

— Нас ведь подслушать могли.

— Я не про нынешнюю ситуацию, а вообще. Ты, Геля, не просто сыскарь, а сыскарь-чародей, а в волшбе разобраться не удосужилась. Поэтому сейчас и не понимаешь, что к чему.

— Меня, Елизавета Афанасьевна, другому учили.

— Чему, например?

— О том, в чем не разумею, у специалистов советов спрашивать.

— Вот тебя и бортанули, разумницу. — Фараония кряхтя поднялась из кресла, достала новый графинчик. — Хорошо, я есть, не оставлю в неведении.

Мне пить не хотелось, полная рюмочка стояла нетронутая. Квашнина, задумчиво повертев в руках графин, вернула его в шкапчик и неожиданно спросила:

— На Семене твоем, когда он в Крыжовень приехал, никаких необычных украшений не появлялось?

— Кольцо, — ответила я удивленно, — на безымянном пальце, навроде обручального…

— Вот все и сошлось! — Квашнина плюхнулась в кресло и закинула ногу на ногу, подняв нижними юбками пенную волну. — Семушка твой большую часть сил кольцом запечатал, чтоб их на эту хтонь направить при случае.

— То есть он заранее к битве готовился?

— С первого дня.

Испытав облегчение от того, что колечко Семена оказалось вовсе не от Головиной, я немедленно устыдилась. (Недостойная бабья ревность, Попович!) И с удвоенным вниманием далее слушала Елизавету Афанасьевну.

— Почему он именно сегодня на битву решился? Тоже не тайна за семью печатями. Гнумы чародею о приближении беды сообщили. Может, некромант своими подземными щупальцами до Степановой могилы смог добраться. Оттого и спешить пришлось.

— И что теперь?

— Будем надеяться, что сил Семену Аристарховичу для магического перехлеста хватит.

— Предположим, хватило. Дальше?