Незваный, но желанный

— Да, ревную! Но вовсе не потому, что Семен меня на свой идиотический мужской долг променял. Обидно мне, что ровней себе не считает, не советуется, а перед готовым решением ставит. Ему ведь, болвану высокомерному, даже в голову не пришло покойником-приставом торговаться, у него, болвана, под это думалка не заточена! Там про честь все больше, про заветы чародейские, про воинское братство. — Запнувшись, я заозиралась. — Мы почему на Гильдейскую приехали?

— Грегори-воина будить, — ответила Фараония. — Пусть тросточкой своей двум слабым женщинам подсобит.

Ворота бобруйского терема были настежь распахнуты, чародейка направила туда экипаж.

— Случилось чего? — бормотала я, удивляясь безлюдию. — Где слуги? Где все?

Открыв незапертую дверь, мы вошли в дверь, Квашнина подняла над головою руку с чародейским светильничком.

— Ау! — позвала я. — Есть кто?

— Позвольте, госпожа моя… — Зябликов щелкнул чем-то у стенки, все люстры первого этажа зажглись одновременно. — Есть от Герочки толк?

— Помолчите.

Достав из сумочки револьвер, я обошла комнаты и убедилась, что людей в них не наблюдается, а наблюдаются следы отчаянной разрушительной драки: перевернутая поломанная мебель, сорванные портьеры, исцарапанный паркет.

— Евангелина Романовна! — Нюта Бобруйская осторожно спускалась по лестнице, моргая от яркого света. — Это вы?

— Где все? Что произошло?

— Нас пятеро всего в доме осталось, — ответила девушка, — забаррикадировались в женском крыле, — махнула она рукой наверх. — Я с Григорием Ильичом и охрана, прочие, как все началось, кто куда разбежались.

Фараония уже поднималась на второй этаж, Герочка почтительно замер в ожидании. Я спрятала оружие и приобняла барышню за худые плечи.

— Что началось?

Нюта всхлипнула:

— Маньку забрали.

— Кто?

— Не знаю-у… Только стемнело, полезли отовсюду… страшные, без лиц…

Она принялась рыдать, и больше ничего я от нее не добилась. Марию Гавриловну пленили какие-то страшилы, и господина Хруща с нею, потому что защищать барышню ринулся. Это мне сообщил уже начальник охраны, он и двое его подручных охраняли доставленного из приказа Волкова, поэтому нападение прошляпили.

Девушки устроили Григория Ильича в смежной с моей спальней комнате, там он и лежал, укрытый до подбородка атласным нарядным одеяльцем.

В комнате пахло жженым сахаром, Фараония колдовала, перебирая по-паучьи усеянными перстнями пальцами.

— Не желает наш Гриня пробуждаться.

Анна Гавриловна, перестав плакать, подошла к постели, поправила одеяльце. Вела себя барышня по-хозяйски и несколько ревниво, нравился ей красавец наш спящий, чрезвычайно нравился. Оттого и охрану к нему приставила, и не бросила одного, когда похищение сестрицы приключилось. Досадно даже, что Волков девичьего героизма не понимает, дрыхнет безмятежно, на усилия чародейки не реагирует.

Устало вздохнув, Фараония опустилась в кресло.

— Сплоховала я, Елизавета Афанасьевна, — пожаловалась ей. — Мне велели Марию Гавриловну беречь. Не уберегла.

Чтоб как-то унять раздражение, я принялась мерять шагами комнату.

— Идиотка, форменная идиотка…

Зябликов, опасливо покосившись на охранников, сидящих рядком у стены, тронул навершие трости.

— Руки прочь! — рявкнула Квашнина, а мне сказала успокаивающе: — Бывает. Думаешь, беременную нашу барин уволок?

— Ему это зачем?

— Известное дело, в ней Степкин плод, из него тоже сосуд получиться может. Только выходит тогда, что с Крестовским у него не сладилось, значит…

Встретив ее взгляд, я едва заметно указала головой на дверь, приглашая на тайную беседу. Чародейка мне подмигнула и, кряхтя, стала подниматься из кресла.

— В уборную мне надобно. Гелюшка, деточка, сопроводи старуху. Нет, нет, подальше какую, дела у меня громкие, а тут господа мужеского пола, не хочется их слух оскорбить.

Мы вышли из спальни, я затолкала Фараонию в музыкальный салон, закрыла за нами двери и зашептала:

— Плохо все, очень плохо! И я в этом виновата, решила, что Крестовский меня при Мане для виду оставил, а это архиважно было. И что теперь? Некромант может прямо в Манькином животе овеществиться или родов ждать будет?

— Теоретически… — начала чародейка, но я ее перебила:

— Нам до рассвета Марию Гавриловну освободить надобно.

— Почему?

— Семен слабеет, — призналась я, доставая из-за ворота подвеску-оберег. — У нас в мокошьградском приказе у каждого такая штука на шее есть, через нее мы друг друга чуем.

— Сильный артефакт, — кивнула женщина. — Что делать будем?

— Маневрировать, Елизавета Афанасьевна, и вам за главный маневр отвечать.

— Какой еще маневр?

— Обманный. Во-первых, беременную нашу в логово барина потащили, я там же окажусь, отвлеку на себя внимание. Вы же тем временем… — Замолчав, я приоткрыла дверь, проверяя, не подслушивают ли нас.

— Сама в усадьбу поедешь? — спросила чародейка.