Нф-100: Адам в Аду (СИ)

Кривцов хорошо помнил юного мастера, помогавшего прошивать Сашку. Тот даже и не помогал, так, мешался под ногами да подавал иглы. А потом, не отходя, любовался, как проявляются тончайшие оттенки. Кривцов и сам любовался.

А потом привели Разумовского, и пришлось снова готовить раствор, браться за иглы... Сашку он собственноручно достал из аквариума и положил на стол, рядом с микроскопом, запретив тому парнишке приближаться к кристаллу. Разумовским занимался против воли -- хотелось уйти отсюда, из чужой мастерской, от чужого кристалла. Он то и дело порывался хотя бы бросить взгляд на проявляющееся свечение. Но мальчишка смотрел такими восхищенными глазами, что уйти или даже на секунду отвлечься Кривцов не мог.

Перегружая кристалл Разумовского из автоклава в газовый контейнер, он вдруг услышал крики. В мастерскую ворвались топот и голоса.

Кривцов выскочил из лаборатории на улицу, как был, с маске и покрытом кровью халате. Трое громил уходили быстро и уносили с собой кристалл Левченко. Местный прошивщик трусил рядом с ними.

-- Эй! -- крикнул Кривцов. -- Эй, вернитесь!

Но никто, конечно, не вернулся.

Потом Кривцов узнал, что славу создателя кристалла Разумовского присвоил себе некто по фамилии Витько. Был ли это тот самый парнишка, или кто-то другой, Кривцов не знал и знать не хотел. Он не возражал. Он никогда не хотел славы великого прошивщика. Только хотел, чтобы был Сашка. Чтобы он смог увидеть, что Кривцов прав, и публично признать свою ошибку.

Чтобы он был рядом, в конце концов.

После этого Кривцов напился. Алкоголь не дал спасительного забытья, скорее наоборот. Мир казался еще более мрачным, чем обычно. Кривцова вырвало им. Затем он проспал сутки.

А потом узнал, что уволен.

Молодцов позвонил только через неделю.

-- Напиши заявление, возьмем тебя пока на должность лаборанта, пока, потом, как ставка будет, повысим...

Кривцов слушал и думал о том, что все это -- суета. Институт показался ему вдруг муравейником, в котором все жило и двигалось по заранее установленным схемам, гарантирующим порядок. Но стоит наступить в него -- и кажущийся порядок уступит место хаосу.

Кривцову опостылело быть муравьем. Он хотел стать тем, кто наступит в муравейник, а еще лучше -- просто пройдет мимо. Что ему до каких-то муравьев?

-- Это не имеет смысла, -- сказал он Молодцову. -- Завтра я заберу свои вещи.

Он забрал. Иглы, кое-какие реактивы, брошенное в лаборатории тело. Он полагал, что вправе забрать все это, он собирался заниматься кое-чем посерьезнее муравьиных проблем.

Сейчас, шесть лет спустя, он пил кофе и думал, что Разумовский и Левченко с их борьбой ничем не отличались от института. Возня, суета, крики... Это были всего лишь экспериментальные образцы. Они ничем не отличались от крыс, которых они с Илюхой прошивали.

Кривцов не удержался от смешка. Бедный Сашка! Был муравьем, стал крысой.

Кривцов протянул руку за телефонной трубкой, набрал номер.

-- Оля?

-- Ты? -- ее голос дрогнул. -- Зачем ты звонишь? Как ты вообще осмеливаешься звонить? Я же просила тебя! Я думала, ты любишь меня!

Кривцов слушал, давая ей выговориться. Сейчас гнев пройдет, и тогда...

-- Как ты мог! Я так верила тебе! А ты сдал меня! Скотина!

Кривцов молчал.

-- Ко мне приходили полицейские! Допрашивали! -- Ольга всхлипнула, гнев ее уступал место жалости к себе. -- Хорошо еще, что мужа не было дома!

-- Послушай, -- сказал Кривцов. -- Если бы я не сказал, они узнали бы сами. Уж для них-то это не проблема. Мне тоже пришлось нелегко...

-- Ах ты бедненький! -- Ольга снова разозлилась. -- Ну да, ты же у нас бог и царь! Тебе должно быть хорошо, а остальные пусть хоть костьми лягут! И потом, ты прогнал меня! Прогнал сам! И там была эта молоденькая шлюшка, и ее ты не прогнал! А ты знал, чего мне стоило приехать тогда к тебе, ты знал, но прогнал! И кто ты после этого? Какой ты после этого бог? Ты даже не человек! Скотина!

-- Послушай меня, Оля. Послушай, пожалуйста.

Он вздохнул. Нужно было найти единственно верный тон. Она тоже крыса, конечно, но и крысы умеют кусаться.

-- Оленька, я люблю тебя, -- проникновенно сказал он. -- Ты моя единственная надежда в этом мире. Ты говоришь, я сдал тебя. Ты говоришь, я прогнал тебя. Я был не в себе. Но я не буду оправдываться. Я, я соглашусь с тобой. Ты права. Я -- не человек. Я -- крыса. То, что я понимаю это -- уже много, правда? Помоги мне! Помоги мне стать человеком. Я, я должен им стать, иначе зачем все это?

-- Ты любишь меня? -- уточнила Ольга, и в голосе ее слышались слезы.

-- Конечно, -- ответил он. -- Ты -- мой единственный шанс. Я не могу потерять тебя. Веришь?

Она молчала. Молчала долго, и Кривцову вдруг стало все равно. Захотелось положить трубку и не слышать ответа.

-- Нет, Веня, -- тихо сказала она. -- Я не верю тебе.

-- Оля? Оля! -- Кривцов сорвался на крик.

Трубка ответила частыми гудками.

Кривцов отхлебнул остывшего кофе. После разговора ему стало удивительно спокойно. Даже легко, словно мир, наконец, отпустил его.