Нф-100: Инварианты Яна

- Да! - пищит Лилька, на глазах слёзы, вижу - поняла, что сейчас влетит за сарафан и за то, что залезла на дерево. - Да! Это мне Ян подарил, потому что он мой индеец, а я его индейка!

Как они смеялись...

Я злился! Думал, взорвусь, так злился. А тётя Люба глаза вытирает и говорит Лильке:

- О-ох! Насмешила, индейка. Отдай индейский янтарь Яну, пойдём, тебе обедать и спать пора.

И Лилька отдала. Мне обидно стало - жуть. Гляжу, тётя Люба её тащит за руку, а Лилька оборачивается, уходить не хочет.

- Ян, ты куда нацелился? - спрашивает мама и руку держит крепко. Но всё-таки я у неё вывернулся.

- Ян!

Дудки, думаю, не отдам я Лилю. Она моя индейка. Сама ведь сказала. Тётка Любка если так не отпустит, у меня в доме спрятано ружьё. Только надо быстро и чтобы не скрипнула ступенька. Я сделал вид, что от мамы прячусь в малиннике, а сам продрался сквозь, обежал вокруг дома (чуть не загремел - вечно грабли валяются) и в дверь. Ступенька. Тихо, чтоб не скрипнула. Здесь не как в городе - всё каменное. Здесь - всё деревянное. Дед говорил, дачный дом - живой. На даче всё живое. Дом, деревья. Но зачем мама соврала, что деревьям больно? Вот ружьё.

Когда я крался, прячась за живой изгородью Лилькиной дачи, в руке у меня было заряженное ружьё. Приклад удобный, с насечкой, индейский. Меньше, чем у ружей в тире, но мне - в самый раз. И тётке Любке в самый раз, чтоб испугаться. Так я думал, отводя рукой плеть дикого винограда, чтоб не мешал целиться.

Но она не испугалась.

Стыдно вспомнить, что было дальше. Злая тётка Любка поймала меня, потащила к маме, и тут уж не получилось вывернуться. Влетело мне тогда и за то, что не послушался, и за то, что заряженное ружьё на человека направил.

Я стоял в углу и думал: если всё равно она не испугалась, какая разница, заряжено или нет? Ведь пробками заряжено! Вот если бы не пробками... И янтарь, мама сказала, ненастоящий. Сказала: миллион лет надо, чтоб окаменел. А я хотел, чтоб он сразу. И чтоб вместо пробок ружьё было заряжено хотя бы такими пульками, как в тире, тогда бы я им показал, что я настоящий индеец, а Лилька - моя индейка.

Кусок смолы потерялся на следующий день. И вот - нашёлся теперь. Тёплый, мягкий. Не успел окаменеть. А рука у меня такая, будто миллион лет прошло. Что со мной? Где я?

***

- Я индеец, ты индейка, - бормотал Ян Алексеевич Горин, разглядывая смолу. - Лилька... Если бы пульками было заряжено... Миллион лет... Что со мной? Где я?

- Всё в порядке, Ян Алексеевич, - рокотал доктор, пытаясь схватить руку Горина. - Всё хорошо. Мы вам поможем. Сейчас поведём вас...

Но Ян сжал смолу в кулаке и пытался вывернуться.

- Помогите, Володя! - пыхтел Синявский.

- Митя, оставьте, - порекомендовал инспектор, следя за тем, чтобы ни в коем случае не причинить боль. - Дайте ему спрятать в карман. Ян, не волнуйтесь, никто не отберёт.

Сунув смолу в карман пижамы, Горин несколько успокоился, во всяком случае, больше вырваться не пытался.

Володя отпустил ворот его пижамы, поднялся с кровати и сунул руки в карманы.

- Кто вы... такие? - неуверенно, словно пробуя голос, спросил Ян. На инспектора смотрел исподлобья.

- Это пока не имеет значения. Главное, что вы очнулись, - ответил Володя.

- Я в больнице? Где мама? Что со мной?

- Мы объясним позже, - поспешно перебил его доктор. - С вами всё в порядке. Сейчас мы вас проводим, вставайте.

- Я вас знаю! - заявил Ян. - Вы мне делали укол. Куда вы меня? Опять уколы? Где мама? Почему я не помню?

- Никаких уколов, - с принуждённой весёлостью ответил доктор. - Ничего, кроме прогулки по коридору и водных процедур. Будете хорошим мальчиком, Ян Алексеевич, я покажу вам кое-что интересное. Ну, идёмте же.

- Вы всё врёте, - убеждённо проговорил Ян, но всё-таки поднялся и двинулся к двери аппаратной.

- Не туда! - Синявский поймал его за рукав пижамы. - Туда вам рано, сначала мы с вами совершим моцион. Сюда пожалуйте.

- Всё вы врёте, - повторил Ян, послушно поворачивая налево. - И никакой я не хороший мальчик, я взрослый. Меня на моци... в туалет водить не нужно. Я сам. Я всё са... Лилька?!

Инна, мерившая в задумчивости предбанник шагами, вздрогнула и застыла с открытым ртом, глядя на Горина, а тот ей: 'Лилька! Ты тоже больная? Но почему ты такая старая?'

- Это не Лиля, - уговаривал шефа Синявский, подпихивая его к выходу. - Это совсем другая девочка, её зовут Инной.

- Инна, скройтесь, - прошипел остолбеневшей девушке инспектор. - Вы его волнуете.

- Лилька! - кричал, выворачивая шею, Ян. - Не уходи!

Но Инна, стараясь не глядеть на него, шмыгнула в аппаратную. Створка двери скользнула на место, Горин прокомментировал:

- Вы врёте, я её узнал, это Лилька, только почему-то старая. И чего-то не похоже на больницу, телевизоры, двери как у Фантомаса. Пустите, я сам пойду.

- Вот и прекрасно, что сам! - обрадовался Синявский и второй раз подтолкнул Горина в спину. - У нас тут всё как у Фантомаса. Смотрите, какой тоннель. Будете себя хорошо вести, покажу ещё кое-что.

Повернувшись к инспектору, он шепнул за спиной Горина: 'Ничего ему пока не говорите'.