Нф-100: Уровни абсурда (СИ)

Шарик, вспомнив, как и чем его кормил Митька, тут же взрыкнул с негодованием. Но в этот момент ему, скорее всего, пришло в память его щенячье детство, проведенное в митькином дворе, и потому он решил оставить прежнего хозяина с неизорванными штанами, так как радужные младенческие воспоминания всегда содержат только солнечные дни и полные сиськи с едой. В связи с этими обстоятельствами Шарик, грозно рыкнув, увел подчиненное ему собачье стадо куда-то за угол церкви, предоставив тем самым своему прежнему хозяину полную свободу действий на выбранном им поприще.

Кроме небольшой церквушки двор состоял из конюшни, нескольких хозяйственных построек, и большого поповского дома с пристроенной к нему баней, в которой, судя по долетавшим из нее звукам, веселились даже в это позднее время.

Прохор с Митькой, несшим на плече мешок с тяжелым бочонком, остановились у трех елок, сплетение веток которых позволяло им остаться совсем незамеченными при любых обстоятельствах.

Из бани вдруг выскочила совершенно голая женщина и с радостными воплями нырнула головой в пятидесятиведерную бочку с водой, стоявшую посреди поповского двора. За ней следом выбежал сам поп, который залез туда же. Вода из бочки тут же выплеснулась наружу, а в самой бочке возник утробный гогот, вызванный голосами и эхом от дубовых стенок.

- Похабник! - сообщил Митька с вожделением в голосе и зачем-то облизнулся.

- А что за баба с ним купается? - поинтересовался Прохор.

- Да кто-либо из приехавших лечиться от всех болезней, - сказал Митька, пустив слюну. - У нас сейчас таких много. Прямо паломничество какое-то в последнее время! И все поп виноват! Хватает же его на всех! Включая Тишку-покрышку...

Двери в церкви оказались не запертыми. Прохор перекрестился и, вытащив из мешка бочонок, поставил его на пол возле небольшого алтаря. Митька где-то в углу умудрился нашарить свечку и спички. Маленький огонек осветил помещение. Митька, рассматривая сгоревшую спичку, заметил:

- А и дорогущие же они! Мы вон огнивом пользуемся, а поп на спичках не бережет. А еще говорят, что вот этой гадостью, которая зажигается, можно кого-нибудь отравить. Правда это?

- Да, - ответил Прохор. - Эта гадость фосфором называется. У нас в полку один молоденький прапорщик из-за несчастной любви как раз этим спичечным фосфором и отравился. Полюбилась ему, понимаешь, гулящая баба. Жениться на ней захотел. А куда ж это, если он княжеского роду, а она - шлюха из дома терпимости. Вот нажрался он спичечных головок и крякнул. Мог бы и застрелиться, но ежли в голову там, то разорванная морда некрасивой в гробу будет. А от отравления - как хочешь можно рыло поправить. Видишь, у господ все учитывается...

Прохор поднял ногу с протезом и грохнул деревяшкой по верхней крышке бочонка. Та подалась вниз и обнажила промасленную бумагу, которая предохраняла порох от сырости. Инвалид надорвал прослойку и, черпая порох горстями, принялся просыпать узенькую дорожку к дверям. Митька сунулся было помогать, но получил от родственника кулаком в ухо.

- За что? - поинтересовался он, привычно потирая ушибленное место.

- За то, что со свечкой к пороху лезешь, - ответил Прохор. - Хочешь, чтобы мы с тобой взлетели на воздух вместе с алтарем?

Через несколько минут подготовка к акту вандализма была закончена. Прохор с Митькой стояли под елками и смотрели на бочку, в которой все еще продолжалось веселье. Пафнутий пел густым басом:

Славься, славься, ты Русь моя,

Славься ты русская наша земля.

Бесстыжая пациентка подвывала тоненько:

Ой да ты рябинушка,

Ой, кудрявая...

Вместе выходило нескладно, но зато душевно.

Прохор тряхнул головой и спросил:

- Ну что? Пора?

- Да, - согласился Митька. - Добавим им гармошку с балалайкой!

Родственники перекрестились и Митька, нагнувшись, поднес зажженную свечку к пороховой дорожке. Огонек вспыхнул ярче и быстро побежал к дверям церквушки. Через несколько секунд он юркнул внутрь здания и Митька, затаив дыхание, закрыл глаза, а опытный Прохор заткнул уши пальцами.

Когда в церкви грохнуло, Митька от неожиданности выронил из рук свечку, а воздух сразу наполнился истошным собачьим лаем, зазвучавшим из всех деревенских дворов. Прохор выдал родственнику дежурный подзатыльник, который тут же привел того в чувство, и крикнул:

- Сейчас сюда сбежится вся деревня! Быстро уносим ноги!

Они рванулись и, сходу перепрыгнув через калитку, понеслись прочь от церкви. Причем Прохор, топая тяжелой деревянной ногой, несся с такой скоростью, что Митька никак не мог за ним угнаться. В Митькиной голове мелькали картины, увиденные им на бегу.

На фоне разгоравшегося пожара рядом с бочкой скакала обильная женская задница, удиравшая в сторону бани; а к церкви, из выбитых взрывом окон которой валил густой черный дым, несся голый поп Пафнутий. Толстая золотая цепь с крестом явно не сиротского размера хлестала попа по бочкообразному пузу, но Пафнутий, не замечая этого, ревел на бегу:

- Пожертвования! Пожертвования там же! Что я митрополиту посылать буду, ежли все сгорит?! Пожар! Спасите церковное имущество!