Нф-100: Уровни абсурда (СИ)

- Наверное, к нам подселили личного баяниста президента.

- Аккордеониста, - поправил Жору частично пришедший в себя Петро.

- Не имеет значения, - сказал Какинаки. - Гармошка - и в Африке гармошка.

Кока с Жорой дружно рассмеялись.

- Ничего подобного! - возмутился Петро. - Гармонь - варварское москальское приспособление, придуманное для извлечения низкопробных быдлозвуков! Аккордеон же - немецкое произведение искусства!

Толян вдруг подал голос:

- Кока, у него в заду флаг торчит.

Кокнутый перестал смеяться и, подозрительно косясь на Петро, поинтересовался:

- Не понял. Какой флаг?

Толян ответил:

- Американский. Выколот во всю ивановскую. То есть - натурально по всей заднице.

Кока тут же взвился с койки с воплем:

- Кто допустил в мою палату петуха?!

Жора брыкнулся на свою кровать и сделал испуганные глаза, а Петро вдруг почувствовал себя оскорбленным. Поэтому он заявил:

- Я не петух! Я - жертва москальской провокации!

- Ничего не понимаю, - сообщил Кока и приказал Толяну, - ну-ка, разъясни.

- Запросто, - кивнул головой Толян, закатывая рукава пиджака.

Петро, догадавшись, что сейчас ему станет больно, скороговоркой поведал о приключившемся с ним в Турции несчастье. И настолько убедителен был его рассказ, что рукава пиджака Толяна застыли в закатанном состоянии, а Кока с Жорой упоенно раскрыли рты.

- Вот так я и оказался с флагом, - закончил рассказ Москалюк.

Кока потребовал:

- Покажи.

Петро осторожно сполз с койки, развернулся задом к сопалатникам и застыл.

- Ух, ты! - сказал Какинаки.

- Ого! - согласился с ним Кока и закатился утробным смехом.

Какинаки по своей адвокатской привычке профессионально поддержал преступного авторитета. Кока, завалившись на койку, дернул ногой и нечаянно разбил какую-то колбу, зажатую в штативе, который стоял рядом с его тумбочкой. Видимо, ранее это приспособление служило доказательством болезни пациента, и должно было производить на вновь прибывших членов врачебной комиссии неизгладимое впечатление правильности нахождения Кокнутого в палате. Но, ни Кока, ни Жора не обратили на разбитое оборудование никакого внимания. Они продолжали хохотать.

Петро, почувствовав себя неловко, осторожно залез в кровать, лег на правый бок и стал ждать окончания веселья. Толян, застывший рядом с койкой Москалюка, флегматично гонял жвачку во рту и ничего не делал, держа на всякий случай рукава пиджака закатанными до локтей.

Неожиданно дверь в палату распахнулась, и в ее проеме возник милиционер, дежуривший в коридоре. В руке его чернел пистолет, которым он размахивал, как бадминтонной ракеткой.

- Это беспорядок! - заорал мент. - Всем стоять, вашу мать!

Кока от неожиданности икнул и перестал смеяться. Жора всхрюкнул напоследок и тоже заткнулся, недоуменно глядя на мелькающий в воздухе ствол.

Мент, профессиональным чувством осознав, что пистолет он достал зря, неприхотливо засунул его в кобуру и, как ни в чем не бывало, заявил:

- Эй, больные, ведите себя прилично. Если в лечебном учреждении звучит смех (а тем более - хохот), значит - больница липовая. Любой нормальный человек знает - от медицины не смеются. От медицины плачут. Особенно от нашей, от украинской... А вы тут ржете, как кони во время случки! Это что такое? Сейчас, не дай бог, появится какой-нибудь проверяющий и спросит у меня, мол, что это в палате так весело? Если больные веселятся, значит - выздоровели. И что потом? Вас выпишут, и все! Кока пойдет париться в свою камеру с холодильником и кондиционером, адвокат поедет в баню с девками. А я? А меня отправят разгонять этот дурацкий майдан. А мне это надо? Так. Все заткнулись! И вести себя тихо! А то сейчас кое-кому ногу прострелю, чтобы болел подольше!

Кока, прослушав эту пламенную речь, сказал Толяну:

- Толик, ну что ты стоишь, как пень? Ну-ка, разберись с этим мусором...

Толян тут же встряхнулся, подошел к милиционеру, нежно взял его под локоть и поволок к выходу из палаты, ласково при этом приговаривая:

- Ну что ты кипятишься, в самом деле? Пойдем, сыгранем в нардишки по двести гривен партия. Что-то мне сегодня не прет, гадом буду, ей-ей...

Дверь за ними захлопнулась, и пациенты остались в палате одни.

Петро, оправдываясь, сказал:

- Вот видите, я пострадал ни за что. А вы меня третируете...

Кока слез с койки, подошел к столу и, взяв в руку бутылку коньяка, произнес:

- Слушай, герой майдана... Сам виноват. А то петухов на земле ныне больше, чем китайцев. Пойди-ка сюда, и мы тебя жить научим. В натуре. Не веришь? Зря. Одежды нет? Ничего, это мы исправим. А пока завернись в простыню. Считай, что ты в бане. Да не бойся! Мужику - даже голому - нечего опасаться, если он действительно мужик. Только бабы боятся обнаженности. Потому что у голой бабы всякие ненужные складочки сразу видны. А мужику плевать, какие складки и где у него находятся! Подходи, Петя. Давай выпьем!

И Петро, завернувшись в простынь, подсел к столу, чувствуя себя настоящим мужиком, которого пригласили важные люди, способные объяснить, почему мировой свет состоит из семи цветов радуги, а не из двух - черного и белого...

Шелест ветра