Глубокоуважаемый Арсений Николаевич!
Я должен выполнить последнюю волю Никанора Павловича Смарыги и сообщить Вам некоторые дополнительные сведения о проведенном эксперименте. Надеюсь, Вы меня правильно поймете и не будете в претензии за то, что в течение 23 лет я хранил по этому поводу молчание.
В тот день, когда Н. Ф. Земцовой должны были сделать пересадку, лаборантка, ехавшая из лаборатории в больницу, забыла в трамвае пакет, в котором находился препарат клеток академика Пральникова.
Все попытки разыскать пропажу не увенчались успехом.
Семена Ильича к тому времени уже кремировали.
Трудно передать отчаяние Никанора Павловича. Ведь этот эксперимент был завершением работы, на которую он потратил всю свою жизнь. Вы знаете, с каким трудом ему удалось добиться разрешения провести такой опыт на человеке. Смарыга прекрасно понимал, что, если бы не ореол, окружавший имя академика Пральникова, ему бы пришлось еще долго ждать подходящего случая.
Мы приняли решение сообща.
Опыт был поставлен, причем в качестве донора выбран сторож, работавший в лаборатории Смарыги. У него была та же пигментация волос, что и у академика Пральникова.
Таким образом, в сыне Земцовой воплощен не всемирно известный ученый Пральников, а Василий Кузьмич Лягин, умерший десять лет назад от пневмонии.
Думаю, что от этой замены эксперимент Смарыги не потерял огромного научно-познавательного значения, каким, по моему мнению, он несомненно обладает. По существу, решалась все та же задача: наследственность и среда, но в еще более строгих начальных условиях. Мы предоставили ни в чем не примечательному человеку возможность проявить дарования, может быть скрытые в каждом из нас.
Поэтому мы решили хранить все в тайне до выяснения результатов эксперимента.
К сожалению, Никанор Павлович уже никогда не узнает, чем он кончился. Что же касается меня, то я вполне удовлетворен.
Можете судить о моем поступке, как Вам угодно, но вины своей я тут не вижу.
Ваш покорный слуга В. Черемшинов.ВЛАДИМИР МИХАНОВСКИЙ
СТРАНА ИНФОРИЯ
По моим расчетам, я давно уже должен был выйти к станции, но лес и не думал редеть. Я устал и в душе проклинал затею с грибами. Увлекшись рыжиками да маслятами, я умудрился отстать от своих. Недоставало еще заблудиться!
Я съел на ходу несколько сыроежек, и этим слегка заглушил голод.
Но вот наконец просветы между деревьями стали больше, и откуда-то потянуло еле уловимым запахом дыма. «Жгут листья. Наверное, на станции», — вздохнул я с облегчением.
Но это оказалась не станция, а какой-то незнакомый мне городок. Вдоль главной улицы выстроились аккуратные домики под разноцветными остроконечными крышами.
Нет, это была не станция! И не листья жег в палисаднике человек небольшого роста, а какие-то ленты, шипевшие и сворачивавшиеся в огне, словно змеи.
Я подошел поближе.
У костра стоял не мальчишка, как мне показалось вначале, а взрослый мужчина, но ростом он был едва мне по пояс.
— Что вы жжете? — спросил я, остановившись.