— Не знаю. Еще не придумап. По-моему, Лена — лучше всего.
— По-моему, тоже.
Они оба рассмеялись, а потом она отстранилась, нахмурила брови, оглядела его критически и очень серьезно произнесла:
— А ты мне не подходишь. Мальчишка ты еще…
— Сама такая!
— Это мое дело, какая я. Вот возьму и придумаю себе другого, подходящего — с сединой на висках, высокого, стройного и с орлиным взором.
— Кстати, Лен, ты вот что: на тебе эту штуку, — он снял сеточку, отстегнул генератор и передал ей, — нацепи на себя и пореже выключай. А то напридумываешь чего-нибудь. Я вот, когда первый раз lbел, еще до этого экранчика не додумался, так я уж тут насоздавал…
Он замолчал, сосредоточился и сотворил второй комплект, Лена от изумления широко раскрыла глаза.
— Слушай, а как ты это делаешь?
— Ну как — в общем, очень просто. Сосредоточься, представь себе почетче и поподробнее, захоти сильно — и возникнет.
— Я попробую, а?
— Давай, только сетку сними.
Лена сидела, сведя брови, напряженно глядя перед собой, а потом вдруг повернулась к нему и растерянно спросила:
— Слушай, а что?
— В каком смысле — что? — Ну, что создать?
— А что ты хочешь?
— Не знаю… Может быть, пирожное?
— Давай пирожное, — он усмехнулся, вспомнив свои первые пробы — морковку и яблоко; почему-то ее тоже тянет на съестное
Лена, видно, плохо сосредоточилась — ничего не получалось Олег, стоя у нее за спиной, представил себе продолговатую трубочку эклера, политую шоколадной глазурью. Теперь получилось Лена нерешительно протянула руку.
— Алик, но я ведь хотела миндальное, а тут с заварным…
— Ну… это я тебе помогал.
— Слушай, никогда не лезь в мои личные пирожные! Не буду я его есть! Уничтожь!
— Не выйдет. Обратно не получается. Придется, лапушка, съесть.
— Нет уж, ешь сам!
— Что ж, на какую жертву не пойдешь ради любимой женщины! Лена, а может, ты всерьез хочешь есть? Ты ведь уже сколько месяцев постишься!
Он усадил ее обратно в кресло, а сам быстро уставил стол тарелками и блюдами. Посредине, между двумя высокими бокалами, появилась бутылка шампанского. Он возился, а в голове неотступно вертелась мысль: “Почему у Лены не вышло? Еще не приспособилась? Или на это годится только мое пси-поле с гипертрофированным воображением? Или потому, что она… ненастоящая?” От последнего слова у него резко сжалось сердце.
— Ну как?
— Гм… Слушай, скатерть-самобранка, а где салфетки?
— О господи, да как же это я… Совсем одичал без женского глаза. Как благодарить вас, сударыня…
— Ладно-ладно, не подлизывайся. Слушай, раз уж мы занялись хозяйством, покажи, где у тебя что.
Олег повел ее по комнатам.
— Вот спальня, тут — кухня, тут — ванная, это — выход наверх. Вот эта кнопка — дверь, эта — лифт, — он показал, как что действует
— Алик, а зачем такие двери?
— Понимаешь, я ведь тебе уже говорил: я тут сначала наплодил всякой дряни — ящеры, кроты, где-то гуляет такой Змей Горыныч — бронированный и огнеметный, он мой первый дом разрушил. Так что это на всякий случай. И запомни: без оружия наверх ни шагу. Генератор всегда держи включенным, ясно? И вообще лучше ты без меня первое время наружу не выбирайся.
Прохладный душ бил по коже. Олег наклонился и подставил спину. Приятно… Потом завернулся в махровую простыню, сел на край ванны и задумался. Итак, он счастлив… И от этой мысли ему стало тоскливо и тяжело.
ДЕНЬ ЧЕТЫРЕСТА СЕМЬДЕСЯТ ПЯТЫЙ
Сашка уже наелся и уснул. Все-таки он похож больше на Олега — курносенький, бровки беленькие. Хороший мальчик, спокойный. Первый месяц только спать не давал, а потом — как отрезало. И вес набирает хорошо. Вот только развитой какой-то не по возрасту — пятый месяц, а уже зуб лезет. Сейчас сосал — так укусил… И вообще мудрый, видно, парень будет, когда не спит, все глазеет по сторонам, улыбается, а потом нахмурится, пальцы считать начинает. Смотрит на каждый по очереди, шевелит, будто загибает. Не пора ли ему под капор сеточку надевать? Кто их знает, детенышей, когда они соображать начинают. Надо с Аликом посоветоваться.
Тут Лена услышала тихий рокот лифта. Хлопнула дверь. Теперь, наверное, он задвигает эту кошмарную плиту — ну да, вот дошел через пол мягкий толчок. Шагов не слышно — ковер заглушает. Лена считает: двенадцать, тринадцать, сейчас откроется дверь…
Открылась дверь, и вошел Олег. Наклонился над кроваткой, нежно коснулся губами румяной щечки. Потом сел рядом с женой, обнял за плечи, прижался лбом, устало откинулся на подушку.
— Маленький, скажи тете здрасте!
— Вот я сейчас одной тут тете по шее надаю. И пониже. Лен, ну нельзя же так, я тебе сколько раз говорил, запирай дверь.
— Вечно ты чего-то боишься…
— Глупая, я ведь не за себя боюсь. Залезет, не дай бог, какая-нибудь дрянь сюда…
— Ну ладно, я больше не буду, о мой муж и повелитель! А как твои успехи? Принес ли ты на ужин добычу? Много ли собрал слоновой кости?
— Кстати. Горыныч слониху сожрал. Машу. И саванну зажег. Выгорело до самого озера. Вот черт никелированный!
— Слушай, убей ты его. Никакой пользы от него, кроме вреда.