НФ: Альманах научной фантастики. Выпуск 24

«Неслыханный прежде рост могущества науки, внедрившейся глубоко в жизнь, а следовательно, и в психологию человека», вызвал широчайший интерес к научной фантастике и ее стремительное развитие… Вторая причина — «сложная и противоречивая социальная структура современного мира с опасностями истребительных войн и возникновения антигуманистических обществ типа фашизма, несущих в себе всепланетную угрозу. И, наконец, третья, хотя мы часто забываем ее — поиски моральной опоры и смысла жизни. Падение религиозных верований происходит сейчас, не говоря уже о социалистических странах, во всем мире. Идет замена религиозной морали научным мировоззрением, основанным на закономерностях познания природы и человека. Люди хотят не только осмыслить место в мире, но и бросить взгляд в будущее, чтобы там видеть смысл своих трудов и подвигов, совершенных во имя жизни, а не условных религиозных понятий». Поэтому в современных условиях «научная фантастика может служить острейшим оружием идеологической борьбы с лагерем капиталистических стран, ибо в конце концов… — это сражение за будущее человечества и всей планеты» (15, 20–21).

«Наиболее значительны, разумеется, проблемы грядущего или настоящего, связанные с разработкой новой научной морали, сопряжения эмоциональной и научной стороны миросозерцания, этики, физического воспитания и самовоспитания.

Короче говоря, наиболее значительна и интересна социальная научная фантастика, с глубоким анализом становления личности человека

Другая весома важная линия проблем научной фантастики заключается в борьбе за восстановление и сохранение природной среды жизни человека.

Оба указанных направления сливаются в конечном счете в предсказании и построении всепланетного коммунистического общества на космическом корабле, именуемом Земля» (16, 71).

«Фантаст должен пытаться предугадать логическую и эмоциональную атмосферу будущего — ноосферу, как говорил Вернадский, океан мысли, накопленной информации, в котором все мечты, догадки, вдохновенные идеалы тех, кто давно исчез с лица земли, разработанные наукой способы познания, творческого воображений художников, писателей, поэтов всех эпох и народов» (8, 28).

«Само собой разумеется, что высказанные требования к научной фантастике составляют программу-максимум для всех работающих в ней писателей» (15, 20).

Начав с рассказов о необыкновенных открытиях «на стыках» нескольких отраслей знания, Ефремов затем обратился к новым темам, связанным с освоением космоса, выходом человечества на просторы Галактики, разработкой гипотезы Великого Кольца Миров.

— Палеонтолог в своей работе, — сказал он журналисту Ю. Моисееву, — оперирует тысячами и миллионами лет — геологическими эпохами. Наверное, привычка к таким масштабам времени не проходит безнаказанно; она-то и проложила путь моим кораблям в будущее — ведь будущее — лишь другое направление на оси времени (8, 28).

В одной из статей он так объяснял преимущества фантастики «дальнего прицела» и «серьезную причину отсутствия больших романов о ближайшем будущем»:

«Историческое развитие человечества — чрезвычайно сложный процесс. К великому сожалению, до установления коммунистического общества на всей или большей части планеты мы еще не можем управлять этим процессом, подчинить его нашему желанию и предвидению. Закономерности общественного развития, впервые научно вскрытые марксизмом, выступают лишь на больших отрезках времени, в течение которых историческая необходимость проявляется в массе случайностей.

Чтобы понять и почувствовать эти закономерности для будущего, надо проецировать их на довольно значительный отрезок времени. Только так, проходя сквозь завесу скоротечных, полностью подверженных частным случайностям событий сегодняшнего времени, можно создать сколько-нибудь достоверную почву социологической фантазии о грядущем.

…Мечта «далекого прицела», как цветовая гамма картины или тональность музыкального произведения, пронизывает все и потому существует лишь в общем, широком плане, раздробляясь на части при попытках ее конкретизации. Непреодолимая для короткой человеческой жизни даль столетий и невозможность реализовать дальнюю мечту неизбежно абстрагируют ее, придают ей вкус печали. Но в то же время дальняя мечта становится как бы общим эталоном, шкалой для оценок и проверки современной жизни с точки зрения ее устремленности к будущему» (17, 20–21).

Ефремов говорит о романах, которые по давней традиции принято называть утопическими Но применительно к моделям социальных устройств, основанных на идеях научного коммунизма, термин «утопия» выглядит архаичным. Тяготение Ефремова и его последователей к всесторонней, комплексной обрисовке совершенного общества грядущих веков позволяет, мне кажется, называть такого рода произведения конструктивными социально-фантастическими романами.

Конечно, фантастика «дальнего прицела» никак не отменяет необходимости заглядывать и в ближайшие десятилетия.