Ни дня без мысли

Вот такие дела происходили в одном из южных регионов великой страны, подписавшей кучу международных соглашений о правах человека.

У меня нет ни малейшего желания говорить о совести, порядочности, человечности, о достоинстве, наконец. Тут как с голосом у певца: либо есть, либо нет. Поговорим о том, что понятно любому чиновнику на любом уровне — о выгоде.

Краснодарский край, как и любой регион России, как и любой штат, департамент или вилайет любой страны, нуждается в инвестициях, в деловых партнерах, в туристах. И, в силу этих причин, остро нуждается в репутации. А если репутация теряется, то это очень надолго. И очень накладно. И очень болезненно.

То ли пятнадцать, то ли двадцать лет назад репутацию потеряла Ливия, и, несмотря на все ее нефтяные роскошества, вести с ней какие-либо дела стало неприличным. Тамошний диктатор Муамар Каддафи сперва притворялся несгибаемым борцом, потом оголтелым фанатиком, но потом все же не выдержал, покаялся, принял все условия и на брюхе, с виновато поджатым хвостом, пополз назад в мировое сообщество. Его формально простили — но простить не значит забыть. А ведь диктатор по чину выше губернатора.

Изгнать дважды изгнанников, да еще хамски издеваться напоследок — значит безнадежно потерять лицо. Я понимаю, что репутация Кубани местных чиновников волнует мало. Но хоть собственная репутация волнует? Несмываемая грязь на карьере — не слишком ли дорогая плата за мелкое удовольствие сделать еще одну гадость маленькому народу? В конце концов, в жизни немало радостей, более приятных, чем подтолкнуть падающего и пнуть лежащего.

У этой истории есть и еще одна крайне неприятная сторона. Российские демографы, экономисты и политики бьют тревогу: население страны уменьшается, и конца этому процессу пока не видно. Кто через десять-пятнадцать лет придет на заводы и электростанции, кто будет растить хлеб, кормить наших стариков, защищать очень протяженные границы страны?

Легко представить, как помянут тогда россияне краснодарских чиновников, ограбивших Россию на целый народ!

Месхетинцы — прирожденные садоводы. Не исключено, что лет через пять великолепные фрукты, выращенные нашими бывшими согражданами, нам придется возить из Америки.

ЧЕЛОВЕК С КОВРИКОМ

Я очень люблю маленькие театры. И профессиональные, и самодеятельные — тем более что сейчас граница между ними так размыта, что найти ее порой просто невозможно. На одной сцене, в одной постановке могут выступать и зрелые актеры, почему-либо ушедшие из знаменитых театров, и отчаянные любители, для которых основная работа лишь средство для того, чтобы два, или три, или пять раз в неделю позволить себе такой праздник души, как репетиция или спектакль. И вовсе не факт, что по уровню игры одни другим уступают, тут бывает всяко. А если и уступают, не беда: одни возьмут техникой, другие страстью.

Театр — сложный и загадочный вид искусства. Что в нем главное? Не знаю. Во многом это зависит от зрителя. Для кого-то главное заключено в программке с пятью народными и семью заслуженными, в документе, точно удостоверяющем, что зрителю за его немалые деньги не подсунули второсортный товар. Конечно, звания мало что гарантируют — но это и не звук пустой. Как-то студентом, очень далеким от театра, я попал на юбилейный вечер Алисы Коонен. Ей исполнилось, кажется, семьдесят пять, мне она показалась совсем старенькой. И поразило, что в отрывке, который был показан, скромная актриса, подыгрывавшая знаменитой юбилярше, смотрелась лучше. Лишь потом я понял, что, как бы в тот день не играла Коонен, мне редкостно повезло: я своими глазами видел великую трагическую актрису, о которой многие мои сверстники нынче могут лишь читать. Даже былая слава важна и значительна, она как нимб над седой головой уступившего возрасту актера.

Колоссально влияет на зрителя само театральное здание — если оно того заслуживает. Множество туристов приходили когда-то в Одесскую оперу днем, просто посмотреть на шедевр архитектуры. Так же приходят и в Большую оперу Парижа. В питерской Александринке, где шли три мои пьесы, я пересмотрел практически все. Какие-то спектакли потрясали (с Николаем Симоновым, например), какие-то разочаровывали. Но само здание, возможно, лучшее произведение Росси, восхищало всегда.

В маленьких театрах нет ни впечатляющих афиш, ни позолоты, ни бархата, ни хрусталя. Случайные помещения, актеры без званий, буфеты с дешевыми бутербродами, зальчики на сотню, а то и на полсотни мест. И зритель часто случайный: шел мимо, увидел набранное на компьютере объявление, поразился смешной цене билета и решил рискнуть пустым вечером. А потом уговаривает знакомых: сходите, не пожалеете.

На чем держатся маленькие театры? Зачем они нужны?

Мне кажется, они не просто нужны — необходимы.