Ни дня без мысли

Ренессансность чаще всего возникает на переломе эпох, когда не только можно все, что нельзя, но и непонятно, что нельзя, когда рушится все привычное, и опасным становится не эксперимент, а отсутствие эксперимента. В России таким периодом стал «Серебряный век», растянувшийся до тридцатых годов и отмеченный именами Блока и Стравинского, Шагала и Мейерхольда, Мельникова и Сикорского, Шаляпина и Пастернака, Станиславского и Цветаевой, Малевича и Маяковского. Не уверен, что он выдвинул фигуру, сравнимую с Леонардо. Но весь «Серебряный век» стал чем-то вроде коллективного Леонардо.

А среди правителей России был хоть один человек Ренессанса? Был. Именно один. Царь Петр, жестокий сын жестокой эпохи — но, вместе с тем, «мореплаватель и плотник», строитель великого города, полководец не из последних, основатель первой российской газеты, продюссер и спонсор невероятного количества промышленных, научных и культурных затей, от уральских заводов до офицерских мундиров и напудренных париков.

Мой друг Борис Неменский, замечательный художник, как-то сказал мне, что есть два метода обучения живописцев и скульпторов. Один принят у нас сегодня: талантливые ребята, выдержав конкурс, поступают в институт, где слушают лекции разных педагогов и под руководством мастеров овладевают тонкостями профессии. Другой метод — ренессансный: художник набирает подмастерьев, и они с нуля, с веника и растирания красок, постигают тайны ремесла. Так, между прочим, обучался несравненный Страдивари. Так обучался сам Леонардо. Так он ставил на ноги своих учеников. Не берусь судить, какой метод лучше.

Но было в истории России одно удивительное учебное заведение, чей уникальный опыт, к сожалению, не был изучен, понят и развит. Я имею в виду Царскосельский лицей — вероятно, самое ренессансное учебное заведение в истории страны.

Его создавали с совершенно определенной и вполне прагматичной целью.

В царской семье подрастали дети, им нужно было дать образование хотя бы потому, что корона на глупой голове держится плохо. Учиться в одиночестве скучно. Вот и решили в компанию самым элитным детям державы набрать сколько-то отпрысков дворянских семей. Набрали. Задача этих ребятишек в том и состояла, чтобы составлять компанию.

Дальше, однако, получился сбой: венценосцы передумали погружать наследников в сомнительное общество рядовых баричей, и уже открытый лицей лишился цели и смысла. Словом, хотели, как лучше, а получилось, как всегда.

Дирекция Лицея оказалась в сложном положении. Военные училища готовят военных, инженерные инженеров. А кого готовить Лицею? Тут была полная неясность. Осталось, увы, единственное: учить, по формулировке Александра Сергеевича, «чему-нибудь и как-нибудь». Преподаватели, однако, были молоды, образованы и талантливы — для элитных учеников и наставников подбирали элитных. Они и принялись обучать лицеистов тому, что знали, любили и ценили сами. И никто не знает, что дало больше Пушкину, Пущину и Дельвигу — учение или вольное общение друг с другом и с молодыми педагогами. Наверное, никогда в российских гимназиях, колледжах и вузах не было столь ярких, столь талантливых выпусков — свободолюбивые, любознательные, широко мыслящие лицеисты становились и замечательными поэтами, и государственными деятелями высокого ранга.

Не знаю, как часто вспоминали в Лицее эпоху Возрождения и вспоминали ли ее вообще. Но земное притяжение действует не только на тех, кто изучил законы Ньютона. Шаровая молния, запущенная в самом начале шестнадцатого века, многократно обойдя планету, на наше счастье взорвалась блистательными искрами под Питером, в Царском селе.

* * *

Эта почти детективная история началась не вчера и кончится не завтра. Слишком много в ней неясностей. И — слишком много света, того нестерпимо яркого света, который заставляет нас по иному увидеть и мир, и самих себя.

Сюжет, если кратко, вот какой. В 1904 году великий математик Пуанкаре поставил перед коллегами задачу, решить которую не могли почти век, хотя стимулы к работе ума были: награда за успех составляла миллион долларов. И вдруг в 2002 году в Интернете появилась цепочка формул — в задаче, казавшейся нерешимой, разобрался питерский математик Гриша Перельман.

Почему Гриша? Возможно, потому, что гениальность не нуждается в солидности — ведь сам Эйнштейн мог показать язык фотографу.

Математиков высшего класса в мире мало. Зато не математики сразу уловили в событии важное. «Комсомольская правда» крупным шрифтом оповестила читателей: «Математиком быть выгодно». А какой-то рафинированный интеллигент даже сформулировал в Интернете самую суть проблемы: «Не хило братан на бабло приподнялся».

А дальше последовала новая сенсация, не менее шоковая: братан отказался приподняться на бабло. Гриша Перельман не поехал в Мадрид за миллионом долларов и всемирной славой. Заголовок «Комсомольской правды» оказался не совсем правдой — быть математиком выгодно далеко не всегда.