Ни конному, ни пешему... (СИ)

Заскрипела, открываясь, дверь, хата наполнилась гулом мужских голосов. Работники учтиво здоровались с хозяйкой, садились за накрытый стол, накладывали в миски горячую кашу. Ели быстро и молча. Споро стучали ложки. Рассиживаться некогда, дел на мельнице всегда хоть отбавляй.

Снова открылась дверь, впуская морозный воздух.

— А кому молочка?! Тепленького!

— Детям поберегла бы, дурра, — бурчит мельничиха. Ее голос не спутаешь.

— Мамо, не бойтеся. Всем хватит.

Мужики радостно загомонили, подвигая хозяйке пустые кружки. Снова тишина — теплая, ароматная.

Загрохотали лавки — работники вставали, благодарили за угощение.

В хате снова тихо. Женщины прибирали грязные миски, шепотом переговаривались, накрывали стол уже для хозяина и его семьи.

Быстрый топот маленьких ножек. Детский смех. Крепкий мальчонка не старше пяти весен осторожно заглянул в комнатку, уставился на важную гостью. Ядвига, с головой закутанная в одеяло, наблюдала за любопытным малышом.

— Спы- ы-ть! — громким шепотом объявил мальчик, обернувшись к мамке и бабушке.

— Петрусь, кыш! А ну йды сюды, неслух!

Дверь тихонько закрылась. Раздался мягкий шлепок — не иначе рушником приголубили непоседу.

Ядвига зевнула, закрыла глаза. Непривычно просыпаться в такую рань. Хоть и старались хозяева шуметь поменьше, не тревожить сон ясной панны.

— Ганна, корми нас. Хлопцы, сидайте. Дел невпроворот. Лукаш, вы как — на телеге? Земля подмерзла, снега воробью по колено.

Это уже мельник с сыном и гостями. Кто там с егерем — Йоська? Вроде ночью мельком видела. В потёмках неясно было. Ее в дом завели, разули- раздели, чуть не на руках в хозяйские перины отнесли и спать уложили.

Почивай, вельмишановна, не держи зла!

Страх хозяйки перед «воровкой и проклятущей злыдней» был ярким, зримым. Он окутывал бабу ледяным жаром, разлетался вокруг темными колючими искрами, напомнив слова старухи — «твой страх очень громкий!» Вот, значит, как это…

Ба-бах!!

На пол упала пустая миска. Заохали бабы. Громко заржали мужики.

«Даже интересно, что ж там происходит? Придется-таки вставать. Ох, как не хочется выбираться из мягкой уютной постели…»

Девочка села на широкой хозяйской кровати, свесила босые ноги, смешно пошевелила пальцами — холодом тянет. За ночь хата выстыла. Ядвига шмыгнула замерзшим носом, резко втянула воздух. Удивлённо принюхалась.

Чем это пахнет?! Запах был нежный, приятный. Цветы?! Да не высушенные лепестки, какие Юська в подушки запихивала, и не вонючие притирания, от которых чихать охота. Свежие, только что сорванные цветы! Откуда в начале зимы?!

Ядвига огляделась по сторонам — крохотное окошко, тяжелая, окованная железом скрыня, расшитые рушники, образа… Образа?! Запах шел оттуда, манил любопытную девчонку.

Забралась на кровать. Осторожно засунув руку между стеной и иконами, она вытащила цветок! Изумленно уставилась на невероятную находку.

Кувшинка. Свежая! Капельки влаги бусинами дрожат на жёлтых лепестках. Тонкий аромат напомнил чудесную радугу над лесным родником, нежный журчащий голос, призрачные глаза в воде. Водяница?!

Откуда у тебя этот цветок, мельник?! Знать не все то байки, что селюки говорят… С нелюдью знаешься, старый упырь. Прав, выходит Лешко. Не выдаст мужик ведьму. То-то он ее как родную встречал. Не испугался поздней гости из ночного зимнего леса.

Дверца снова приоткрылась, и в комнатенку заглянула невысокая круглолицая девушка с кувшином в руках. Испуганно ойкнула, увидев панночку, стоящую на кровати в одной рубахе.

— До-доброго утречка. А вы чего?

— Ничего, — недовольно буркнула Ядвига, спрыгивая на пол. — Ты кто?

— Так это…я — Орыся, мельникова донька. Вот умыться водички принесла.

Девушка поклонилась. За дверью опять громко рассмеялись. Орыся замерла, прислушиваясь к голосам старших.

— Что там?

Селянка зажала рот пухлой ладошкой, потом смущённо заулыбалась.

— Они меня замуж сговаривают. Уже сговорили, вроде…

— За кого?

— За Йосипа.

— Это который дядьки Лукаша племяш?

— Ага! Он самый!

— Хороший хлопец. Повезло тебе. Молчун, правда.

— И не кажить! Он как у нас сидел, на меня токмо и пялился. Аж лячно. Глазищи черные, как у цыгана. И молчит, слова не вытянешь. Прямо страх!

Страх, как же! Ядвига воочию увидела, как бойкая девица змейкой увивалась вокруг хмурого парня. От нее веяло весёлым задором, лёгким, как стайка вспорхнувших синичек, ярким, как россыпь майских одуванчиков. Хорошая пара будет, и…

деток…

четверо…

девочек…

сын…

умрет …

Орыся испуганно смотрела на внезапно застывшую гостью — немигающий взгляд в пустоту, плотно сжатые губы, враз побледневшее лицо.

— Пани, вам не добре?

Ядвига вздрогнула, судорожно вздохнула. Видение исчезло.

— Орыся! Иди сюда, дуреха, где тебя носит?! — раздалось из-за двери.

— Ох, звыняйте, батько зовёт, я побигла. Вы одягайтесь. Одежка уся чиста, и сапожки. И до столу идить.

Ядвига села на кровать, грустно улыбнулась. Понятная простая жизнь: ни тебе лесных тварей, ни узкоглазой ведьмы в черной ночной степи, ни мертвого пламени, через которое пройти довелось.