Ни о чем не жалею

Монахини любили ее и часто шли ей навстречу, даже если это было связано с мелкими нарушениями монастырского устава. А Габриэла, в свою очередь, изо всех сил старалась отплатить добром за добро, выполняя для сестер мелкие поручения и беря на себя самые тяжелые и грязные работы. Она имела все основания полагать, что так будет продолжаться и дальше, пока она будет выполнять все, что полагается кандидатке в послушницы.

Единственное, что слегка беспокоило Габриэлу, это то, что за прошедшую неделю она не написала ни строчки.

В этот их первый день вдвоем им пришлось расстаться до обидного скоро. Уже в половине двенадцатого Джо проводил Габриэлу обратно к фургону, и все же минуты, проведенные вместе, казались им часами — такими они были радостными и счастливыми. Это заставило их с жадностью мечтать о новой встрече.

Возле фургона Джо поцеловал Габриэлу в последний раз и при этом так плотно прижался к ней, что она даже слегка смутилась. Но уже в следующею секунду ее тело стало податливым и мягким, и Джо пришлось напрячь всю свою волю, чтобы отпустить ее.

— Будь осторожна, Габи. Никому не рассказывай о нашей встрече, — зачем-то предупредил он, и Габриэла невольно рассмеялась.

— Даже сестре Анне? — пошутила она, и Джо улыбнулся несколько вымученной улыбкой. Ему хотелось смотреть на нее, слышать ее голос и проделывать все те глупости, которые совершают влюбленные мужчины.

Впрочем, в его жизни этого никогда не было, хотя Джо исполнилось уже тридцать два года. Его одолевали самые сладостные мечты и самые невероятные фантазии, которых он ни за что бы не допустил всего несколько месяцев назад. Любовь ворвалась в его душу словно разбушевавшаяся река; она размыла все дамбы и снесла все плотины и преграды, и теперь остановить этот поток было невозможно.

Стоя возле древнего монастырского фургона, Джо держался за нагретую солнцем водительскую дверцу и с томительной нежностью глядел, как Габриэла надевает черный платок, пряча под него свои удивительные волосы.

Они были у нее светлыми и искрящимися, словно она каждый день мыла их в золотой воде. Джо с грустью подумал, что до сих пор ни разу не видел ее без платка.

— Увидимся завтра, на исповеди. Вернее — услышимся… — сказала Габриэла с надеждой, и Джо сдержанно кивнул. Ему хотелось чего-то большего, чем перешептывание и быстрый поцелуй через вынутую решетку исповедальни. Вот сейчас она сядет в свой фургон и уедет.

Как скверно от этого на душе. Но Джо знал, что должен покориться неизбежному.

— Ключ от той кельи все еще у тебя? — спросил он и нахмурился.

Габриэла улыбнулась. Сейчас Джо больше всего походил на обиженного мальчишку, которого отправляют спать в самый разгар взрослого праздника.

— Я знаю, где он лежит.

Она подмигнула, но Джо нахмурился еще сильнее. Он хорошо понимал, какой опасности подвергает себя Габриэла, но встречи в нежилой келье были все-таки лучше, чем перешептывания в исповедальне.

Потом они поцеловались в последний раз, и Габриэла" поехала назад, в монастырь. Движение на улицах стало ; гораздо более оживленным, однако до Святого Матфея она добралась даже быстрее, чем рассчитывала. Там две послушницы помогли ей разгрузить ткань. Рулоны, которые они укладывали на застланную упаковочной бумагой садовую тележку, были ужасно тяжелыми, но Габриэла чувствовала в себе такой прилив сил, что работала за десятерых. И это, несомненно, было следствием ее встречи с Джо.

После обеда Габриэла снова возилась в саду, молилась со всеми в церкви, помогала мыть посуду и полы в трапезной. Вечером, когда матушка Григория зашла навестить Габриэлу, та сидела за столом и писала новый рассказ.

Настоятельницу уже некоторое время грызло какое-то непонятное беспокойство. При всем своем жизненном опыте она не могла понять его причину. Габриэла выглядела веселой, жизнерадостной, была всем довольна. Похоже, никакие сомнения в правильности выбранного пути ее не преследовали и не мучили. Судя по отзывам остальных монахинь, сестра Бернадетта была вполне счастлива и думала только о вечном обете, который ей предстояло принять через четыре года.

Ушла матушка Григория более или менее успокоенной, зато у Габриэлы — впервые со времени их объяснения с Джо — неожиданно проснулась совесть. Она обманывала ту, что заменила ей мать. Мысль о том, как жестоко будет разочарована матушка Григория, узнав правду, заставляла Габриэлу страдать. Да и как она скажет настоятельнице эту правду? Это было просто невозможно. Но теперь Габриэла хотела в жизни только одного — быть с Джо Коннорсом.

На следующий день они снова увиделись — сначала в исповедальне, потом — в маленькой келье-архиве в нежилой части монастыря. После вчерашнего свидания в парке она показалась им особенно тесной и жалкой, но Габриэла знала, что в ближайшее время ей вряд ли удастся вырваться.

И она оказалась права. Прошло полных две недели, прежде чем ее снова послали в город с поручением. Эти четырнадцать дней ожидания едва не свели обоих с ума.