Они встретились в Центральном парке и почти сразу свернули на пустынную аллею, ведущую вглубь. Держась за руки, они медленно пошли по ней. Где-то далеко играл струнный оркестр, и незнакомая мелодия летела между стволами и глохла в листве. Рука Джо лежала в ее руке. Теплый, ласковый ветер овевал раскрасневшиеся от восторга щеки Габриэлы.
Весь день сжался для нее в этот короткий час, который она провела с ним. Как Габриэла ни старалась, она никак не могла припомнить, что же еще она делала в тот день.
Но эта вспышка счастья все же была слишком короткой. Габриэла очень быстро почувствовала разочарование от того, что ей нельзя видеть Джо все двадцать четыре часа в сутки. Каждый из них хотел взять друг от друга и от новой открывшейся им жизни как можно больше. Каждая минута, проведенная вместе, была для них самой большой драгоценностью.
Через несколько дней они снова встретились в Центральном парке. На этот раз у Габриэлы было гораздо меньше времени, чем в первый раз, поэтому они не стали заходить далеко, а сели на траву на первой же попавшейся лужайке. Габриэла положила голову к Джо на колени, а он перебирал ее чудесные золотистые волосы и говорил, говорил, словно спеша высказать как можно больше за те жалкие тридцать минут, что подарила им судьба.
Вскоре Габриэла уехала, увозя в своем сердце надежду на новую встречу. Правда, теперь они почти каждый день виделись либо в исповедальне, либо в пыльной нежилой комнате архива, но этого было до отчаяния мало. Они до сих пор не решили, как им быть дальше, хотя к этому времени они были уже вполне уверены в чувствах друг друга. Со стороны положение, в которое они попали; выглядело вульгарно и даже пошло: священники не раз сбегали с монахинями, здесь Джо был не первым и не последним, однако оба считали свой случай совершенно особенным, не похожим на те скандальные истории, которые время от времени случались в католическом мире. Было совершенно ясно, что огласка неминуема. Рано или поздно им придется объявить о своем решении, однако отважиться на это было невероятно трудно, и вовсе не потому, что они стыдились своих чувств.
Все дело было в том, что, как ни парадоксально, их отношения касались не только их двоих. Слишком много людей почувствовали бы себя обманутыми, преданными, оскорбленными в своих лучших чувствах. Прежде всего, конечно, матушка Григория, которая больше других радовалась решению Габриэлы посвятить себя служению богу. Что касалось Джо, то он просто боялся рвать свои связи с церковью. В этом он откровенно признался Габриэле во время одного из свиданий.
— Значит, нам нужно подождать, чтобы как следует все обдумать, — ответила она ему. — Я не хочу, чтобы ты жалел о случившемся. Ведь решение, которое ты примешь, будет окончательным.
О себе она почти не думала, хотя до посвящения в новициантки оставалось совсем мало времени. Ее волновало только одно: если Джо уйдет из церкви сам или будет лишен сана, то вернуться обратно он уже не сможет.
Джо старался побольше думать о том, что им делать дальше, но мысли его то и дело возвращались к их с Габриэлой свиданиям. Жаркие объятья и поцелуи затмевали все. Джо знал, что совершает страшный грех, но сейчас ему было все равно. Он страстно желал только одного — быть с Габриэлой, видеть ее, обнимать и ласкать.
Особенно сильной его тоска по ней становилась по ночам, когда он оставался один и часами лежал без сна на узкой койке приходского общежития.
Габриэла тоже тосковала по Джо. Она даже начала писать что-то вроде посвященного ему дневника, в котором была отражена вся недолгая история их любви, все мечты Габриэлы о будущем и все ее надежды. Габриэла верила, что когда-нибудь они прочтут его вместе и решат, сбылось ли задуманное или нет. Пока же эта рукопись больше напоминала бесконечное любовное послание, и Габриэла старательно прятала ее в своем бельевом сундучке. Габриэла узнала, что орден приобрел один старый дом на озере Джордж. Решено было превратить его в некое подобие пансионата для престарелых монахинь, и матушка Григория собиралась выехать туда в самое ближайшее время, чтобы проследить за ремонтом.
«Заодно и отдохну», — сказала настоятельница, когда сестра Иммакулата робко заметила ей, что та уже несколько лет подряд не брала отпуск.
Из этого следовало, во-первых, что настоятельница будет отсутствовать довольно продолжительное время и что, во-вторых, экзамены на новициат передвигаются на сентябрь. Будет ли это означать большую свободу лично для Габриэлы? Все зависело от того, кто будет замещать матушку Григорию на время ее отсутствия.
Но в день отъезда матушки Григории Габриэла неожиданно получила несколько часов полной свободы.