Ни океанов, ни морей (сборник)

Обратно возвращались на том же катере, который вел темный азиат. Катер покачивался, пока азиат привязывал канат к причалу. Вернулись как раз вовремя: ветер начал разгоняться.

Сначала он поддержал жену, пока та поднималась, потом легко поднял на причал сына, немного сонного к вечеру, и почти так же легко — дочку.

— Спасибо, — сказал он азиату, расплачиваясь.

Взял жену за руку и повел на берег. Было хорошо, хотелось сегодня раньше уложить спать детей и остаться вдвоем. Жена, словно угадав эту мысль, улыбнулась и поцеловала его в щеку.

— Моя шляпа! — вскрикнула дочка, вскинув руки, но не успела схватить панамку. Панамка быстро, как краб по песку, проскользила по причалу, подлетела на несколько метров и оказалась в воде. Он прыгнул, не задумываясь, рыбкой, ведь всего час назад море приняло и полюбило его. Но расстояние оказалось не таким близким. В своем воображении он доплыл до цели за несколько секунд, а в действительности волны здесь были неожиданно сильными и темными, и он совсем не приближался к дочкиной панамке. Было тяжело бороться с волнами, глотая соленую воду, еще плыл, но уже знал, что вот-вот сдастся. Это неизбежно — позорно повернуть назад, к причалу и катеру, но теперь и до них было далеко. Азиат стоял на краю, ближе всех, но его фигура ничего не выражала. Жена прижимала детей к себе, а волны становились все выше.

— Кидай круг! — крикнул он азиату, почувствовав, что утонет чуть раньше, чем доплывет. Но тот, похоже, совершенно не понимал по-русски и вообще не понимал, как можно настолько плохо плавать.

— Пусть кинет круг! Спасите!

Но вот азиат понял, в чем дело, замахнулся и как-то совсем недоверчиво, вяло, швырнул ему спасательный круг.

Когда он вылез, то только и смог выдавить:

— I’m sorry to have troubled you.

Вряд ли получилось сказать это с иронией. Он обернулся заглянуть в пропасть, из которой выбрался несколько секунд назад. Панамки отсюда уже не было видно, только неприветливое мрачное море. Жена и дочь молчали, пока они всей семьей выходили на берег, а сын спросил:

— Папа, почему ты не утонул?

С мокрых шорт капало сначала на причал, потом на песок.

И он заметил, что небо здесь впервые стало совсем серым, оно как будто висело очень низко над головой и готово было упасть в любую секунду.

Последние дни 

1 

Муж нашей классной сказал:

— Вот ваше пиво, мужики.

Он держался за багажник своей тойоты и казался немного смущенным. Не знал, что сказать, поэтому и назвал нас так панибратски. Хотя чего ему смущаться, выглядел он крутым, даже не ожидал, что у Татьяны Михайловны такой муж.

— Спасибо, — ответил я и взял две упаковки по шесть пластиковых бутылок. Свежее пиво, только с пивзавода. Оставшиеся две упаковки взял Миша. Стоял очень приятный июньский вечер, свежий и тихий, и я в этом галстуке и с пивом испытал предчувствие настоящей жизни. Или это было предчувствие пьянки.

— Хорошего выпускного, — пожелал муж Татьяны Михайловны.

— Я скоро поднимусь, мальчишки, — сказала Татьяна Михайловна.

С крыльца я видел, как она отряхивает и без того чистую кожанку своего мужа — девочка, пытающаяся казаться мамашей, — и целует его в щеку на прощание. Нашей классной было лет двадцать пять, но выглядела она как наша ровесница. Она нравилась мне внешне, и я иногда праздно думал о ней как о своей возможной девушке. Но мне очень не нравилось, как она преподавала психологию. Мы прошли тысячу тестов по профориентации, но она ни разу не дала внятного ответа, кем я могу стать в жизни. Треугольники и круги, лидерство и творчество: я сначала искренне пытался поверить в то, что в этом есть какой-то смысл, что мне дадут подсказку, но прямые вопросы загоняли Татьяну Михайловну в тупик. Казалось, она не может справиться со своим предметом. Сейчас я простил ее, увидев с мужем. Что она могла знать о моем будущем? Молоденькая учительница, которой достались взрослые озабоченные дети. Все психологические тесты равнялись ее пустому жесту, этой попытке отряхнуть чистую куртку мужа, чтобы заполнить смущение перед бессмысленностью грядущего.

— Он назвал нас мужиками, потому что считает детьми! — вдруг сказал я Мише. Эта противоречивая мысль на минуту взволновала меня, я принял ее за откровение.

Миша ухмыльнулся:

— По двадцать литров пива детям в руки.

— По восемнадцать, — поправил я. — Ты не понял. Я говорю о том, как разнятся тут смысл и форма.

— Подожди с философией. Дай горло промочить, — ответил Миша.