Ни слова правды

Мрассовские ораторы в полном составе побежали на холм, теряя тапки. Видно, суровое наказание бывает у них за опоздание к боссу: вон как стриганули.

Через некоторое время оттуда вернулся только один, и вид у него был перепуганный и несчастный. Тон беседы и вовсе сменился. Если вкратце, гонец в униженных выражениях просил прибыть в шатер к отражению Бархудара на земле бойца Василия для беседы и заключения мирного договора. Я посмотрел на Осетра, тот кивнул и показал мне глазами на молодого русского переговорщика. Мне сто раз объяснять не надо. Я заявил гонцу, что готов прибыть, и немедленно, но негоже богатырям руки чернилами пачкать, в связи с чем желаю во-он того парнишку взять с собой для борзописания. Гонец, как видно, ничего против не имел, а может, инструкций на этот случай не получал: только склонился и засеменил к шатру.

Я и парень пошли следом. Надо сказать, что я хоть немного мандражил, но в целом на переговорах бывать приходилось, хотя мир заключал я между какими-нибудь гревскими и прельскими[68] в далекой боевой юности. А теперь, гляди ж ты, между народами будем заключать.

Парень семенил рядом, я пошел медленнее, спросил, как зовут. Оказалось, толмач Семка, из крестьян. На должности переводчика давно, выразил готовность во всем помогать, посоветовал первому рта не открывать, больше слушать и на него поглядывать, он-де, если что, знак подаст.

При входе в шатер стояла четверка батыров, мне по пояс, в полной боевой готовности, со злыми лицами, в руках железные дубины.

В шатре на троне восседал главный мрассовец, пожилой, сложения субтильного, но, правда, упакован по полной: перстни золотые с камнями на всех пальцах, в халате из золотой парчи, шапка соболья, с золотым навершием, в руках посох золотой, набалдашник в виде орла с расправленными крыльями, на шее цепь толстенная из львиных голов, на цепи огромное золотое солнце с улыбающимся лицом, украшенное драгоценными камнями.

По правую руку сидели пожилые мрассу – советники, по левую – тролли. Тве дружелюбно мне кивнул. Остальные взирали бесстрастно. Я прошел, сел напротив трона и по совету Семки решил молчать.

Присутствующие молчали тоже, в полной тишине подали соленый чай с молоком. Кстати, очень вкусно, я его после долгой поездки (не путать с командировками) в Республику Тыва очень даже уважаю.

Пока пили, я обстановку шатра осмотрел внимательней. Сразу как вошел, был поражен обилием красного и золотого, на полу синий ковер. Вся свита разодета в пух и прах, парча, шелк, драгоценные камни.

Обратил внимание на климат-контроль, вокруг центрального столба, тоже золоченого, в самом верху небольшие лючки. Часть из них была открыта, остальные закрыты. Рядом со столбом золоченый же шест: судя по длине, для управления этими самыми лючками. Все чай пьют, никто не говорит, я уже на Семку вопросительно поглядывать стал, однако он глазом не моргнул – значит, и дальше молчать.

За шатром завопили трубы, хриплые такие, вроде суры называются, или карнаи. Дедуля на троне прокашлялся, но говорить стал мрассу, который сидел у его ног:

– Мудрейший из мудрых, могущественнейший из могущественных, величественнейший из величественных, отражение солнца на земле и посланник Бархудара, владыка черных мрассу, всей горной Жории и верхнего Июрза, султан Жорский и паша великого халифа Белых мрассу, Аман Шестой этого имени, приветствует посла и бойца великого князя Всеволода, владыки руссов, карегов, болованцев и чуди белоглазой. Желает бойцу Василию побед и многих лет и предлагает ему стада и пастбища и службу богатырскую у султана.

На это отвечал уже Семка:

– Честь сия велика есть, посол и боец ослеплен великолепием его султанского величества, и потрясен великодушием его предложения, и смиренно интересуется, много ли скота в обещанных стадах?

Тут я чуть не вмешался: чего за торг такой – не собираюсь я Русь за баранов отдавать, но, натолкнувшись на яростно-умоляющий взгляд Семки, промолчал. Султан слегка улыбнулся: видимо, диалог взглядов наших прочитал.

Однако продолжил все тот же мрассу, что и раньше, видно, все случаи у них с султаном предусмотрены.

– Мудрейший из мудрых, могущественнейший из могущественных, величественнейший из величественных, отражение солнца на земле и посланник Бархудара, владыка черных мрассу, всей горной Жории и верхнего Июрза, султан Жорский и паша великого халифа Белых мрассу[69] заверяет, что для богатырей, а тем паче сыновей неба, состоящих на службе, нет ничего желаемого, чего не могли бы исполнить конюхи и пастухи султанских стад.

– Нет предела мудрости и богатству МиМ, да простит он мою глупость и жадность, но ведь только истинно великим и мудрым они неведомы, однако мы униженно просим сообщить пределы скотобогатства богатыря на службе у МиМ, – отпарировал Семка.

– МиМ чужд стяжательства и скупости, как и подобает блистательному владыке, но как истинный мудрец он понимает тягу молодых к простым радостям жизни. Поэтому МиМ милостиво позволяет послу и бойцу руссов самому решить, как его вознаградить за грядущую верную службу и подвиги.