Ни слова правды

Произнес это нараспев, гнусавя на манер моих друзей-водяников. Стоило мне закончить, как я сразу увидел сияние вокруг одного из домов, созданных из ракитника. Я ринулся туда, весь отряд последовал за мной. В доме никого не было, посреди небольшой комнаты стоял стол, оплетенный ветвями. Сияние исходило от него. Когда я раздвинул ветви, ахнул: под ними лежал Лех. Но как он изменился: худое длинное тело, казалось, состояло из палок, обтянутых кожей, на бледном лице черты заострились. Здесь и там по всему телу зияли воспаленные раны, из них тянулись побеги растений, исчезая в путанице ветвей. Я стал лить воду из фоморского озера в белый пересохший рот, задыхаясь от ярости. Ну длинноухие, вы мне за это ответите! Острый кадык больного заходил вверх-вниз. Какое-то время ничего не происходило, но потом зеленый стол пришел в движение. Ветви стали выходить из ран, появилась кровь. Лех застонал. Вдруг я почувствовал крепкую хватку на запястьях, которые держали флягу. Стол схватил меня не только за руки, но и за ноги. Толстый побег захватил за талию, подтянул поближе, тонкие ветви слепо тыкались в кольчугу, отыскивая податливую плоть. Я заорал, чувствуя собственную беспомощность. Трегуз и Селезень, вооружившись кинжалами и мечами, стали рубить древесное чудовище, собаки хватали мятущиеся по дому стебли, грызли и отрывали их, лошади топтали тянувшиеся к ним ветви, разбрызгивая во все стороны сок, похожий на разбавленную водой кровь. Как только хватка монстра на моем правом запястье ослабла, я выхватил кинжал, сразу освободил левую руку, но тут тонкий побег пробил мне левую щеку, коснулся листьями десны, устремился дальше, прямо в горло. Я сжал зубы, но это только замедлило продвижение растения. Жуткая боль обожгла горло, тварная деревяха воткнулась в основание языка. Но, отведав моей крови, ветка скукожилась и тут же дернулась обратно, превратив мою щеку в кровавую розу. Мелькнул мгновенно засохший конец, с обвисшими бурыми листьями, и тварь, брызгая моей кровью во все стороны, хлестнула меня по глазам. Я увернулся, одновременно взмахнув кинжалом. Лезвие легко разделило ветвь, брызнул светло-красный сок. В какую-то долю секунды мне удалось осмотреться и ускориться. Я увидел поле боя, залитое человеческой кровью и соком монстра. Лех так и лежал, слабо шевелясь, ближние к нему ветви создали вокруг него барьер. Остальные конечности твари, выскакивая из-под земли, старались схватить, хлестнуть или уколоть все живое вокруг. Трегуз и Селезень сотоварищи накосили целую гору веток-конечностей чудовища, но толку от этого было мало. Как головы гидры, лезли и лезли толстые и тонкие ветки, вступали в бой. Ветки с дальней стороны «стола» захлестнули Леха зеленой волной, он совсем скрылся из виду. Кровь из щеки лилась рекой, я чувствовал, что она добралась уже до паха. Ей песен петь не пришлось, достаточно было мысленного приказа, нечто вроде: «цыц», и кровь не только остановилась, но и мгновенно высохла, стянув коркой левую половину лица. В ускоренном восприятии времени звуки гудели в нижнем регистре, но наш отряд двигался довольно споро, чего не скажешь о древесных хлыстах, лишенное зрения дерево-монстр двигалось довольно медленно и на ощупь. Я как смерч пронесся по комнате, хватая целые пучки веток, одной рукой и отсекая их кинжалом. Как настоящий лесной парикмахер, я выстригал целые плеши, но бесчувственную штуковину это абсолютно не беспокоило, все новые подкрепления выходили из-под земли и бросались на нас. Поняв всю безнадежность нашей зеленстроевской работы, я скрепя сердце отдал приказ отступить. Селезень выгнал на улицу упиравшихся собак и коней, получив пинка от Ассама. Следом, отмахиваясь от назойливых ветвей, вышли я и Трегуз. Стебли не последовали за нами, но угрожающе шевелились в дверях. Задыхающиеся, окровавленные, мы с ненавистью смотрели на долбаный куст. Трегуз достал огниво, высек искру, подул на трут, поджег масляную тряпку, Селезень притащил стул из соседнего дома, оторвал ножку, поднес к пламени. Ветви «стола», почувствовав огонь, отпрянули от входа в дом. А, не любишь! Вооружившись горящими обломками стула, мы собрались для новой атаки. Трегуз, зажав в одной руке горячий факел, а в другой – меч, первым бросился на штурм. И… взлетел вверх ногами, повис высоко в воздухе, его мотало из стороны в сторону. Трегуз потерял факел и меч, но выхватил кинжал, явно сражаясь с чем-то невидимым. Я увидел лесного стража, который держал Трегуза за ногу прозрачной веткой-рукой, другие отростки тянулись к Трегузу со всех сторон, но гридень не мог их видеть, рубил кинжалом только щупальце, ухватившее его за ногу. Секунда – и Трегуз оказался распятым, лесной страж держал его за руки и ноги, тянул его во все стороны. Трегуз заорал от боли. Я, уворачиваясь от вездесущих щупалец, размахивая факелом, бросился прямо к «стволу», к слабо шевелящемуся в трансе эльфу, где-то в метре от ненавистного длинноухого я натолкнулся на упругую преграду, взмахнул кинжалом, раздался громкий скрип, и чрево «дерева» распахнулось, внутри было сыро, но никакого сопротивления я не почувствовал, подскочил к эльфу, двинул ему кулаком с факелом прямо по темечку. Длинноухий инорас[90] упал на землю без чувств, начало заваливаться и «дерево». Потом оболочка лесного стража и вовсе исчезла. Трегуз, лишившись опоры, рухнул на один из домов-кустов, пробил крышу, почти сразу выбежал из дверей исцарапанный, но, похоже, невредимый.