Нянечка для соседей

— Нет! Я убью любого, кто попытается! — Я сжимаю челюсти. Пот стекает по затылку. — Я был так зол, когда увидел ее. В автокресле. Мог бы убить кого-нибудь тогда.

Я не был так зол с тех пор, как мне было двенадцать лет, тогда я ударил маминого парня Стива по лицу. Возможно, боль дурманит мою голову, потому что воспоминания настолько отчетливы, что я почти чувствую на своих пальцах теплую кровь.

* * *

Стив смотрит на меня, кипя от злости.

— Этот парень бешеный, — бормочет он, выплевывая выбитый мною зуб. — Черт возьми, Эллен. Мы расстаемся.

Мамины глаза становятся огромными.

— Стив, пожалуйста… мне так жаль… ради Бога, не бросай меня! В том, что он тебя ударил, нет моей вины!

Стив идет к двери. Мама бежит за ним, но он захлопывает дверь прямо у нее перед носом. Она бросается ко мне, ее глаза пылают.

— Что ты наделал? — кричит она.

Я стискиваю зубы.

— Он кричал на тебя.

— Да что с тобой не так, глупый мальчишка? Ты хоть понимаешь, как он важен для нашей семьи? Все, что у тебя есть — твои кроссовки, твой телевизор, твой велосипед, — все это пришло от него.

— Я не хочу этого. Я хочу, чтобы он ушел.

— Что ж, твое желание исполнилось, малыш. Теперь он никогда не захочет меня. — Она в ярости качает головой. — Он был рядом со мной, как я и хотела!

Я хмурюсь.

— Ты хотела, чтобы он назвал тебя шлюхой?

Слезы текут по ее лицу.

— Я отсылаю тебя. Я не могу иметь с тобой дело. Ты — угроза. Как мне жить дальше с таким сыном, как ты?

— Куда ты отсылаешь меня?

— Школа-интернат. Летний лагерь. Военный лагерь. Мне насрать, я больше не могу заботиться о тебе!

* * *

Мягкий голос Бет возвращает меня к реальности.

— Ну же, милый. Прими таблетки.

— Почему ты меня так называешь?

— Потому что ты ужасно милый, — сухо говорит она, пытаясь передать мне таблетки.

Я отстраняюсь.

— С Ками все в порядке?

Она вздыхает.

— Конечно.

— Я собираюсь проверить, как она. — Я пытаюсь сесть.

Она кладет руку мне на плечо и толкает меня обратно в кровать.

— Нет, ты никуда не пойдешь.

— Она в порядке? — Боже, моя голова. Я опускаюсь на подушки. Темнота в комнате давит на меня. Такое ощущение, что мои уши полны помех.

— Мигрени влияют на твою память?

Я киваю и тут же жалею об этом.

— А что?

— Ты уже в десятый раз спрашиваешь меня, все ли с ней в порядке.

— Я знаю, — стону я, потирая виски. — Достаточно секунды, чтобы с ней что-то случилось.

Она колеблется, как будто пытается придумать, что сказать.

— Ладно. Подожди. — Она похлопывает меня по груди и сползает с кровати, направляясь обратно к выходу из комнаты. Я зажмуриваю глаза, стиснув зубы от очередной волны боли.

Я ненавижу эту боль. Лежать в постели, как проклятый инвалид, пока моя няня порхает вокруг меня с обезболивающими и стаканами воды. Можно подумать, что ребенок, за которым она присматривает, это я, а не моя дочь.

Моя дочь.

Каждый раз, когда я думаю об этих словах, у меня возникает ощущение, что меня пырнули палкой для скота. У меня есть дочь. Ребенок. Я отец.

Мне хочется плакать.

Боже, я не могу сделать это. Вообще не могу. Я хочу оторвать себе голову. Груда книг о детях, которые я купил в интернете, лежит на моем столе и смеется надо мной.

Дверь в спальню снова открывается, и я слышу легкие шаги Бет, которая подходит к кровати.

— Вот, — тихо говорит она. — Хочешь подержать ее?

Я прищуриваюсь и открываю глаза. Она держит на руках очень сонную на вид Ками. Моя малышка хмуро оглядывает темную комнату, ее крошечные розовые губки приоткрыты. Я чувствую щемящий прилив эмоций в своей грудной клетке. Она так великолепна, что я едва могу смотреть на нее.

— Ужасно сильно, — шепчу я, потянувшись к ней. Бет передает ее, и я осторожно прижимаю к своей груди, обнимая.

Ками сонно моргает, глядя на меня. Ее губы опускаются, и я готовлюсь к тому, что она снова начнет плакать. Вместо этого она просто зевает, запускает руку в мою рубашку и прижимается ко мне, ее тяжелые веки опускаются.