— Я слышала, как приемные родители говорили обо мне за моей спиной. Всегда одно и то же:
— Они эксплуатировали тебя, — тихо говорит он.
— Немного. Но я сама виновата, потому что позволяла им это.
— Ты была ребенком. Ты ни в чем не виновата. У них была власть над тобой, и они превратили тебя в свою личную прислугу.
Я смотрю вниз на свои руки.
— Когда я вышла из-под опеки, мне потребовалось так много времени, чтобы поднять свою самооценку, чтобы считать себя равной другим людям. Мне это удалось только в течение последних нескольких лет. Иногда я все еще замечаю, что я…
Я хмурюсь.
— Что?
— Пытаюсь расположить к себе других людей. Говорю то, что они хотят услышать. Меняю себя, чтобы выглядеть так, как им хочется. Делаю слишком много одолжений.
Я бросаю на него укоризненный взгляд.
— Вот почему ты убралась в квартире, когда я на тебя накричал?
Я киваю, смущаясь.
— Я не так давно ходила к психотерапевту, и она сказала, что это проявление реакции «бей или беги». Борись, беги, замри или подлизывайся. В стрессовой ситуации я начинаю подлизываться. Я стараюсь понравиться людям. Это всего лишь рефлекс, и я не думаю об этом, но это ужасно. У меня меняется голос, манера речи. Я так
Он ничего не говорит, бережно обнимая Ками.
Я вздыхаю.
— Прости. Этот разговор не должен быть обо мне. Наверное, я пытаюсь сказать, что… быть в опеке — это очень, очень печальная вещь в жизни ребенка. — Я смотрю на Себа. Его серые глаза пылают от напряжения. — Если ты и правда не хочешь Ками, тогда ладно. Отдай ее. Но не думай, что ее жизнь от этого станет лучше. Даже если ее удочерят самые добрые люди на планете, ей всегда будет больно осознавать, что ни один из ее родителей не хотел ее. Это оставит шрам. — Я глажу пухленькую щечку Ками. Она тянется вверх, обхватывая мой палец своей крошечной ручкой. — Конечно, я не говорю, что отказ от ребенка — это всегда плохо. Иногда это лучший выбор. Это был лучший выбор для меня, но я все равно плакала во сне каждую ночь в течение четырнадцати лет. Так что хорошенько подумай, является ли это
Он медленно кивает.
— Хорошо, — говорит он хриплым голосом. — Хорошо. Спасибо. Я… я постараюсь.
— Да?
— Да.
Я улыбаюсь ему, облегчение разливается по мне.
— Можно мне обнять тебя?
Он застывает, а затем неловко обхватывает меня рукой.
Я разражаюсь смехом.
— Я имела ввиду Ками. Я только что рассказала историю своей жизни, и мне хочется обнять милого ребенка.
— О. — Он собирается отстраниться, но я наклоняюсь и ловлю его руку.
— Эй. Я не против двойных объятий.
Честно говоря, после всего, что он мне только что сказал, я очень, очень сильно хочу его обнять.
Он на мгновение застывает, а затем расслабляется подо мной, перемещая вес Ками на мои колени. Она хватается за мою рубашку и закрывает глаза. Я зеваю, прижимая ее к себе.
— Ты устала? — мягко спрашивает Себ. Я чувствую, как его голос гулко отдается в груди. Он греет что-то внутри меня. — Можешь пойти домой и вздремнуть. Ты провела здесь всю ночь.
— Я в порядке. Просто Ками разбудила меня рано.
— А я не давал тебе спать допоздна, — заканчивает он. — Ты вообще выспалась?
— Я в порядке. — Я прижимаюсь ближе к Ками, мои глаза закрываются. Себастьян поднимает ладонь и убирает мои волосы со лба. — Что ты делаешь? — бормочу я.
— Возвращаю услугу. Спи, Бет.
Я не люблю, когда люди играют с моими волосами. Он продолжает перебирать мои локоны, и я замираю словно олень от света фар.
Я просыпаюсь от шума голосов.