Няня

— У меня есть дурь, Элли. Хочешь угощу? Давай вместе, а? У меня есть экстази. Давай попробуем его вместе и как следует поговорим.

— Клэй, ты же знаешь, я ничем не балуюсь! — резко сказала я. — Ты прекрасно знаешь, что я не употребляю ничего подобного! Почему ты постоянно…

Мы стояли посреди танцпола, но не танцевали. Мне казалось, что Тереза осталась за сотни миль от меня. Бедный Клэй! Вообще-то он неплохой парень и мог бы стать чьим-нибудь плюшевым мишкой. Вполне мог бы. Почему я ему так дорога? Мы встречаемся меньше года, и ничего необыкновенного между нами не было. Что он во мне нашел?

Мне стало его жаль. Возможно, поэтому я и позволила увести себя из клуба… Или я слишком много выпила? Сколько было вина? Три бокала или четыре?

Мы поднялись по лестнице и на Второй авеню поймали такси. Клэй сжимал мою руку так сильно, будто и вовсе не собирался ее отпускать.

— Мы ведь решили расстаться, помнишь?

Слышал ли он хоть слово из того, что я сказала?

— Мы как следует поговорим, Элли. Как всегда — откровенно и честно друг с другом.

Мы?

Он такой грустный. Это из-за меня он такой грустный.

Мы поднимаемся по ступенькам дома, где живет Клэй, толкаясь и одновременно опираясь друг на друга.

— Последний раз, — шепчет он.

И вот мы в его душной однокомнатной квартире на втором этаже, где царит постоянный беспорядок. Я рассматриваю плакаты на стенах — плакаты железнодорожного бюро Великобритании с изображением поездов. Неужели ему нравятся эти плакаты?

Я позволяю отвести себя в спальню. Да, позволяю ему и это. В голове все еще пульсирует танцевальный ритм. Кажется, под ногами качается пол.

Вы к этому готовы?
Вы все к этому готовы?

Он начинает меня раздевать.

— Клэй, пожалуйста…

Неуклюжими медвежьими лапами он срывает с меня одежду.

Я не сопротивляюсь. Да, да, я знаю. Нужно брыкаться, кричать, сопротивляться. Но я ему позволяю.

Мой блестящий топ. Черная мини-юбка. Клэй хватает юбку, тянет вниз и склоняется надо мной, толкая на нерасправленную кровать.

— В последний раз, — жарко и влажно шепчет он мне на ухо. Темные глаза неистово вращаются. — Ну, пожалуйста, Элли… Последний раз.

— Нет, это неправильно. Хватит, Клэй.

Я сказала это вслух или только подумала?

Его рука у меня между ног. Он стягивает мои черные трусики.

— Нет, Клэй! Прекрати!

Эти слова — всего лишь мои мысли?

Я позволяю ему… не сопротивляюсь. Трусики спущены ниже колен, он валится на меня. И вот он во мне. Еще… еще… еще… еще…

Что он говорит?

Он что-то бормочет, он — сверху, двигаясь во мне, говорит без остановки. Но я его не слышу.

И еще раз… Теперь вместо него я вижу светловолосого парня.

Еще раз, во мне — светловолосый парень, а вовсе не Клэй. Прелестный светловолосый парень, легкий, светлый, как изящный олень.

И вовсе не Клэй. Не толстый, неуклюжий Клэй.

Со мной светловолосый парень, а Клэй исчез. И понемногу, понемногу, понемногу я проваливаюсь в мир снов. Я не засыпаю до конца, потому что понимаю, что делаю.

Я понимаю, что занимаюсь любовью вовсе не со светловолосым парнем.

Светловолосый парень — призрак.

И все же мне все равно. Я хочу, чтобы он был со мной. После стольких лет я хочу, чтобы он был со мной.

После стольких лет…

Все кончено. Я слышу, как Клэй стонет и слезает с меня.

Почему я позволила ему? Трусики до сих пор спущены ниже колен. Не хочу даже находиться здесь.

Я позволяю ему… не сопротивляюсь…

Клэй ложится рядом. Горячие губы касаются моей щеки.

Я делаю глубокий вдох. Неизвестно, смогу ли я здесь дышать.

— Клэй, это было в последний раз, — бормочу я.

Пылающие губы шепчут мне на ухо:

— Ты не можешь бросить меня, Элли.

— Клэй, послушай…

— Мать твою, ты не можешь меня бросить! Я тебе не позволю.

Меня здесь уже нет.

Я сказала это вслух? Или только подумала?

2

На следующее утро, в серую ветреную субботу в конце мая, я позвонила маме.

Я звоню маме раз в неделю, и звонки всегда удивляют ее — будто я звоню ей раз в год.

Сначала мы обсудили погоду.

— У нас в Нью-Йорке ураган, мама. Совсем не похоже на лето. Наверное, пойдет дождь. А как погода в Мадисоне?

Ну конечно же, холодно. В Мадисоне всегда холодно. Разумеется, кроме тех нескольких месяцев, когда стоит ужасная жара, а испарения от озера практически не дают дышать.

Потом я спросила про моего кота Лаки. Я так по нему скучаю! Я взяла его, когда мне исполнилось двенадцать. Однако после переезда в Нью-Йорк кота пришлось оставить у мамы.

— Мам, как там Лаки?

— Все в порядке. Да что ему сделается?

Потом я выслушала все новости о Венди, моей успешной, трудолюбивой, замужней, почти богатой старшей сестрице. Чертова яппи, в тени которой выросла я, вечная неудачница. Милая мама не забывает мне об этом напомнить.

— Венди и Ной купили «БМВ». Такая симпатичная игрушка с откидным верхом. И не спрашивай меня, сколько он стоит!

Ну говори же, говори, у тебя же язык чешется!.. Потом она спрашивает, как мои дела, и ее голос меняется, словно мать наступила на собачье дерьмо.

— Элли, милая, как ты? По-прежнему заменяешь ту девушку на бирже?

— Я до сих пор работаю временно, но с биржей покончено. Нужно искать что-то новое.